Выше всех встали маршалы узурпатора – элита его империи. Сын бочара Ней стал герцогом Эльгингенским, сын конюха Ланн – герцогом Монтебло, сын крестьянина Мюрат – Неаполитанским королем. Тот самый Мюрат, который, будучи республиканским капитаном, требовал переменить свое имя на «Марат».
Что мог бы сказать Лафайет этой титулованной черни? Он, носитель имени одного из старейших дворянских родов королевства, после знаменитого «антидворянского» декрета Учредительного собрания от 19 июня 1790 года без колебаний отказался от своего аристократического титула маркиза и вот уже сорок лет именовал себя лишь «генералом Лафайетом». Тогда на заседании Ассамблеи он думал, что дворянские привилегии отменены окончательно. Как оказалось – он был неправ. Что ничего не меняло. Генерал-майор республиканских Северо-Американских Соединенных Штатов Лафайет с того момента перестал считать себя маркизом и перестал им быть – навсегда.
Значит, в этих изменивших своим убеждениям молодости революционерах говорила не идея, а зависть. Или их так изменило время? Но почему же Лафайета ничего не меняет?
Впрочем, и Робеспьера с Маратом, останься они в живых, тоже ни за какие титулы было купить нельзя, он был в этом уверен. Но вообще таких было немного и среди друзей и среди врагов. Таким был, например, несчастный Байи, первый мэр Парижа. «Дрожишь, Байи?» – спросил беспомощного старика, везомого на гильотину, связанного и мокнущего под проливным дождем какой-то санкюлот. – «От холода, мой друг», – ответил друг командующего Национальной гвардией.
Они не могли простить ни ему, ни Лафайету расстрела на Марсовом поле, «марсовой бойни», как они ее называли. Фурнье-американец прицелился тогда в него с близкого расстояния, один из брошенных камней располосовал ему щеку. Выстрелами из толпы были ранены несколько национальных гвардейцев. Лафайет скомандовал: «Огонь!»
Был ли он прав в тот день 17 июля 1791 года, разгоняя республиканскую манифестацию? Пятьдесят трупов французов, легших в мокрую от дождя и крови землю Марсова поля, конечно, не шли ни в какое сравнение с тысячами убитых потом в Лионе, Тулоне, Нанте, Вандее. Убитых и республиканцами и антиреспубликанцами. Марат,
требовавший полмиллиона голов, превратил пятьдесят трупов и полторы тысячи, представив разгон незаконной манифестации, как какое-то из ряда вон выходящее преступление.
Но Лафайет поступил согласно своему долгу – республика во Франции была невозможна, республиканцы вели к анархии, во что бы то ни стало требовалось сохранить конституционную монархию.
