– Отвратительно, – сказал граф. – Но, сир, это ведь не первая карикатура. Они так злопыхательствуют вот уже несколько лет. От бессилия, что не могут умалить ваше величие…
– От бессилия, Монтолон, или потому, что это правда? Нет, нет, я сам сказал, что от великого до смешного один шаг. Но почему-то над гекатомбами Тамерлана, Атиллы, да и того же Александра как-то не получается посмеяться, а? Как и над длинноволосыми якобинцами, от которых до сих пор у моих коронованных братьев по всей Европе трясутся поджилки! Может быть, год Робеспьера и мои двадцать лет история уравняет на чаше весов, ведь я был всего лишь наследником революции, а не ее зачинателем. Но у нее оказался плохой наследник – я проиграл.
– Я думаю, ваше величество, ваша династия еще будет востребована Францией, – спокойно сказал граф, – овеянная вашей бессмертной славой, она не канет в небытие, как Бурбоны, которые, поверьте мне, недолго будут править страной Наполеона.
– Эта страна и сейчас могла бы быть моей, – задумчиво произнес император, – если бы не эти ошибки… целая сеть нелепых случайностей, – в Египте, из которого мне не надо было уходить, а надо было продолжать движение на Индию и основывать империю на Востоке; в России, в которую мне не надо было входить; после Ватерлоо с этой сдачей в плен англичанам… Может быть, даже с этой коронацией. Помню, я тогда спросил Ланна, как ему понравилось торжество… «Очень понравилось, ваше величество, жаль только, что это зрелище не видят сегодня те сто тысяч человек, которые сложили свои головы как раз за то, чтобы сделать подобные церемонии невозможными…» Но
я-то как раз тогда совершил невозможное, и мне казалось, что невозможного больше не остается…
– Ваше величество, вы до предела раздвинули границы невозможного…
– Нет, – довольно резко прервал графа Наполеон, – не до предела. Мог ли я победить коалицию всей Европы тогда в четырнадцатом году? Или, скажем так, был ли у меня еще шанс выиграть в пятнадцатом году, когда Лафайет поднял против меня парламент, а маршалы отказались воевать?
Монтолон с улыбкой развел руками:
– Вы задаете вопрос, ваше величество, на который может ответить только сам великий полководец.
Наполеон нахмурился:
– Это не риторический вопрос! Он был ясен для меня еще тогда в Фонтенбло! Шанса не было для императора Наполеона! А для императора Жакерии шанс был! Этот мерзавец Карно так и предложил мне: разогнать парламент, провозгласить диктатуру общественного спасения, выставить миллионную армию оборванцев (как тогда в девяносто третьем году!), противопоставить
