У Чешковых ворот Кремля его поджидали двое кме-тей из вчерашних гридников Капустина - Тютчев и Квашня. Они провожали Елизара до границы Руси и ордынских пределов.
До восхода успели выехать за подмосковные перелески. Миновали Симонов и Рождественский монастыри. На душе у Елизара становилось все тяжелей и тяжелей. Сначала он не мог разобраться, откуда это тяжелое чувство, но вот прочие сомнения отошли, отпали и осталась одна тревога: Некомат не простит ему.
12
Выезжали рано поутру. Еще затемно были выведены кони, и к рассвету, когда Дмитрий вышел на рундук, уже одетый, уже оплаканный Евдокией, он увидел сверху выжженный солнцем, вытоптанный лошадьми и людьми двор, а посредине его, чуть в стороне от конницы кметей и ближних бояр, ехавших с ним в Орду, как раз напротив трапезной половины - своего буланого коня под черным в серебре седлом, матовый блеск серебряного стремени и бармы на очелье конской головы, тоже отделанные серебряным звездопадом, - увидел все и понял, что с этой минуты даже он, великий князь, ничего не может изменить в предстоящей судьбе своей и своих людей. На миг пустое седло, которое в тот момент старательно поправлял подуздный Семен Патрикеев, показалось ему опустевшим навсегда, будто он, Дмитрий, смотрит на него из будущего в сегодняшний день, в котором он живет и уже не живет, погибнув где-то в Орде и принадлежа вечности. Вообразив, что так и будет когда-нибудь, даже очень скоро, он ощутил неприятный холодный ком, шевельнувшийся где-то в груди, почувствовал, как деревенеют ноги. Он перемог слабость и стал спускаться вниз, считая зачем-то ступени. Следом за ним, да так близко за спиной, будто подгоняя и выталкивая, спускались князь Владимир Серпуховской и Дмитрий Боброк, ночевавшие в княжем терему.
Внизу, у первой ступени, сняв при появлении шлем, стоял в походном облачении боярин Дмитрий Монасты-рев, опытный ратник, правая рука Боброка и большой весельчак. Вчера, когда Дмитрий объявил ему нежданно, что берет его с собой в Орду, тот побледнел и низко поклонился. Казалось, бледность не сошла и до сей поры с его круглого, белого, будто девичьего, лица, будто не ему, здоровяку, принадлежащего, а кому-то другому, хрупкому, не воину. Рядом с ним, чуть отступя, как бы оставляя дорогу великому князю, стоял "неразлейвода" Монастырева - Назар Кусаков. Этот сам напросился, увязался за дружком. Издавна, с малых лет, ходят один за другим бык да теля Монастырев да Кусаков, коего обделил бог телом и силой, но не обделил ловкостью. Раз с боярином Кошкой боролись на святках - ни дать ни взять два ужа невеликих! - но Кошка хитрей, ловчей и руганью, коль нет близко митрополита, зашибет... На Кусакове новехонький калантарь, насвет-ленный войлоком, блестел ослепительно даже в предрассветный час. У больших ворот проминал своего каурого князь Андрей Ростовский. В этом поклонном походе он был при Дмитрии первым по званью среди всех ехавших в Орду бояр. Завидев великого князя, князь Андрей остановил коня, бросил поводья своему подузд-ному дворянину, спрыгнул гга землю и подошел.
