- Не жарко ли в столь парную ночь?
- Мы обыкши, княже...
- Набрось-ко мятель свой мне на рамена,
Мужик растерялся, едва не заплакал, думая, что князь решил наказывать его, а для начала хочет посмеяться. И хоть, по слухам, такого за молодым князем не водилось, чего не бывает на белом свете!
- Чего дивишься?
- Верою-правдою, княже, служу...
- Вот и послужи: набрось мятель мне на рамена! Мужик, еще не доверяя словам князя, расстегнул, скинул петлю с деревянной застежки на правом плече, вывернулся из плаща и, держа его в руках, замер.
- Ну!
Дмитрий повернулся спиной, и мятель лег ему на плечи.
- Спаси тя бог! - буркнул Дмитрий благодушно, застегнул плащ на плече - накинул пеньковую застежку и обронил: - Не проговорись у меня! Посмотрел на небо и про себя добавил: - Не скоро зазвонят...
Он огляделся. Гридная стража спит или вся притаилась, завидя князя, но всем этим беспорядкам он сейчас был рад, опасался лишь того, чтобы княгиня не вышла через переходы на свою половину и не выставилась из навесного пресветлого теремка, что вызарился на Москву-реку многими мелкими оконцами, весь в пре-чудных деревянных резных прилепах...
Дмитрий направился к южной стороне, миновав за Благовещенской церковью старую границу Кремля - Заруб, - прошел низину, в прошлом - Подол, плотно заселенный некогда черным людом. Недавно здесь было начало Великой улицы, отрезанное ныне стенами и ставшее частью Кремля. Тенью и прохладой дохнула на князя могучая стена. Он приблизился к ней, потрогал камень ладонью хорош камень нашли у деревни Мягко-во! Всю зиму возили телегами... Он прошел вправо и приблизился к Чешковым воротам. За ними., теперь ча малом пространстве, все еще по старинке приплескивала жизнь - торговали, лепили лачуги по летнему делу, грызлись с кремлевской стражей, а порой и бились с нею в кровь. Зимой торг перемещался на лед и все затихало. Привратник тоже спал, обхватив копье, но спал чутко, поскольку место у него было горячее: озорники не раз закидывали в ночи кованую кошку на веревке и, зацепившись ею за гребень стены, перелезали в Кремль. Если такое случалось, не один синяк и не одну неделю носил стражник от Григория Капустина. Строг начальник... Страж вскинулся на шаги, рыкнул для порядка, но тут же присел и хотел бежать, вызнав князя по открытой голове его, по черной скобке волос на белом лбу. Дмитрий вернул его и велел отворить.
Тишиной и безлюдьем встретила его застенная Москва. На берегу, среди избенок, заборов, летних лачуг и опустевших на ночь лавок - никого. Он прошел к самой воде, постоял у светлой кромки, долго смотрел на ветки плакучей ивы, полоскавшей свои длинные листья в.струях воды, и пошел наконец в сторону Великой улицы, вспоминая, как с той ивы ловил он в детстве широкую плотву. Хорошо брала! Поравнялся с Живым мостом, перекинутым на тонких сваях. Сколько раз сносило его по весне! Почти каждый год этот легкий, истинно Живой мост настилали снова. Мостки - первая работа древних жителей этого, ныне кремлевского, холма. Неведомо, сколько сотен лет настилали тут старые люди мостки через реки, дабы выходить на большую Русь - торговать, смотреть на мир... Еще отец говорил маленькому Дмитрию, что в старину жителей тутошнего холма, то и дело ладивших мостки, прозывали ходовым в старину, всеохватным словечком - мостква. Мостква тоже в долгу не оставалась и прозывала холопей боярина Кучки, что разметались по другую сторону реки, памятуя их лесную жизнь, словом - лесва... Так и жили они в старину - мостква да лесва - у одной реки. Деревня на холме иначе уж и не называлась, как Мостква...
