Елизар лежал тихо, полуприкрыв веки, и устало наблюдал за врагом. Тот осторожно обошел поверженного, убедился, должно быть, что он сильно ударился и неопасен, вернулся к коню и отвязал конец аркана от арчака деревянного остова седла. Было слышно, как он там ворчит что-то или молится, призывая луну в свидетели своего подвига.
"А ведь этот скоро в асаулы выбьется", - не к месту подумалось Елизару, будто и в самом деле это было важно - станет командовать сотней этот воин или останется в десятниках... Вот он идет обратно. Спешит. В руке арканная веревка, он подергал ее - тело Елизара шевельнулось. Татарии довольно оскалил белые зубы, в сотом колене .прополосканные кумысом, и склонился связать пленника ненадежнее. Нож ему мешал, и он зажал лезвие -зубами.
"Помилуй мя, боже, и помоги..." - скорей подумал, чем прошептал Елизар, и в тот же миг, когда кочевник наклонился, нави-с над ним, все существо Елизара будто подбросило навстречу этому пахнущему йотом плотному телу, а руки точно и крепко вонзили пальцы в горло врагу. Тут же Еллзар подумал в испуге, что надо бы выхватить нож из этих ослепительно белых зубов, но руки были заняты, да и дело было сделано: пальцы судорожно вкогтились в горло, углубляясь в жесткий, неподатливый хрящ гортани. Кочевник всхрапнул по-лошадиному, обронил нож на грудь Елизару и ухватился . за его кисти, стараясь оторвать от горла его руки, но это было трудно сделать даже самому Елизару. Рука кочевника шаркнула по груди Елизара, нащупывая нож, у самого лица качнулся засаленный локоть шубы, но в тот миг, когда вражья рука нащупала нож, Елизар вцепился в эту руку зубами. Послышался стон, будто не в горле, а где-то в самом животе. Тело врага обмякло, хотя он еще брыкался, бил локтями и коленями, но все слабее и беспорядочнее были эти движенья...
- Вот те и "гайда"! - прорычал Елизар, когда почувствовал наконец, что тело совсем ослабело и -мешком наваливается на него. - Наг-айдачил, Батыево исчадие!
Оя торопливо откатился в сторону, ослабил и скинул с себя петлю. Его трясло мелкой, дрянной дрожью, какой не было ни в Суроже, на стене, ни той ночью в степи, там он был готов ко всему, а тут налетело несчастье нежданно, когда все нутро его отмякло и преклонилось пред чудным виденьем березового перелеска... Дышалось коротко, тяжело. Не верилось, что так скоро будет повержен враг, но, поднявшись на ноги и глянув, как замирает в судорогах кочевник, как скрючились его толстые короткие пальцы с клочьями шерсти, выдранной в агонии из шубы, он понял, что с этим кончено. Подошел ближе, наклонился, подобрал нож. Подумал и сорвал дорогие ножны с пояса, тут же броско перекрестился и отвернулся, чтобы не видеть вспухшего,
