- Молчишь? - Он положил руку на плечо мечника, приобнял душевно, но о боярской дочери Анисье больше не поминал. - Сойдем вниз да глянем на бела конька. Слышал, какого ныне Ратница принесла?
Они сошли по ступеням крыльца, перешли двор наискось и крикнули конюхов. Им отворили конюшню. Свет умирающей зари гляделся в тот час прямо внутрь помещения, и они увидели сразу все внутреннее его - выметенный пол, тесовые перегородки по обе стороны, упряжь на деревянных крючьях матово поблескивала серебром, отливала жирной желтизной золоченой меди. Кони лениво переступали с ноги на ногу, сыто всхрапывали. Пахло навозом, овсом. Большинство стойл пустовало - кони были на выпасах, а этих пригоняли на ночь из-за Москвы-реки, чтобы всегда были под рукой. Княжева любимица, кобыла Ратница, издали светила белизной своего крупа. Под нею, под самым брюхом, лежал еытый жеребчик и смотрел на подходивших людей. Вот он беспокойно повернул голову, встрепенулся, забился, скользя копытцами, желтыми, как янтарь, и поднялся, ткнувшись острой хребтинкой в брюхо матери. Ратница осторожно переступила, пропустила дите за себя и, как бы ненароком, приподняла ногу, защищая малыша от людей.
- Как назван будет? - спросил Дмитрия Бренок. Князь ощупал брюхо Ратницы, репицу, погладил шею. Жеребчику не стоялось за матерью, он обежал ее и ткнулся мордочкой в пояс человеку. Бренок придержал его голову и воскликнул:
- Зри, княже: ухо-то!
Ухо у конька, его еще мягкое правое ухо, было перечеркнуто по самому краю черным пятном-серпом. На самом кончике уха черный серп бледнел, растворялся в белизне и переходил в мелкий черно-белый горошек.
- Пречудно! Пречудно, Михайло! Экой серпик!
- Наречем его - Серп! - предложил Бренок. Дмитрий подумал и поправил:
- Серп - неладно... Наречем поласковей - Серпень [Серпень - август].
Бренок хотел возразить, напомнить князю, что конек родился не в августе, а в мае, но, посмотрев на быстроногого, остро стригущего ушками, немного нервного конька, он понял, что такая кличка ему пойдет. И, как бы закрепляя ее, Бренок нежно повторил, поглаживая дрогнувшую шею жеребчика:
- Серпень! Серпень!
Дмитрий еще постоял, стараясь как бы заглянуть в будущее: где, по каким дорогам, по каким полям предстоит скакать ему на этом жеребце необычной белой масти? Помыслил о будущих боях, но никак не мог их вообразить себе, в глазах всплывали мирные, дорогие сердцу картины: вот он выехал верхом из Коломны навстречу нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу. Вот он встречает свою невесту, Евдокию, и дивится она белому коню... Встречал-то он ее на другом коне, а встречая - не видел, ее укрывали от взоров согласно обряду... Потом возник коломенский иерей Михаил, послышался его медовый голос, покорявший Евдокию, и подумалось, что коломенского иерея надо бы залучить на Москву, ведь и сам он питает к нему несказанное чувство любопытства и доверия вместе...
