А теперь тихо на Арбате. Мечут ордынцы недобрые взгляды на Кремль, и ни песен, ни гортанных криков. Молчание. Затишье перед грозой...
Но Русь ждала иную грозу - живую, с дождем и свежим ветром. Иссохшая земля ждала воды, люди ждали от земли хлеба. Седьмую неделю не упало ни капли дождя. Травы, едва поднявшись на весенней влаге, посохли. Яровые хлеба, еле пробившись сквозь корку земли, пожелтели, закаменели. Половина прошлогоднего урожая ушла под снег, рано выпавший, немало разграбил Ольгерд, а теперь - засуха. Еще была, еще оставалась надежда; если пройдут дожди, еще можно поправиться. По церквам служили водосвятные молебны, но небо, с утра до ночи затянутое белесой жаровой хмарью, оставалось глухим к молитвам. Отцы церкви винили за эту напасть грешников, стригольники все громче кричали на папертях и по улицам о прегрешениях отцов церкви. Церковь Николы Мокрого на Великой улице ломилась от прилива страждущих и просящих, но и этот святой не послал дождя.
В ответной палате сидели бояре и воеводы в одних рубахах. Теремные оконца были растворены настежь, но и здесь, на высоте княжего дворца, стоявшего на самом верху кремлевского холма, не было ветра. Душно в палате. Рубахи раскрыты на груди. Пот струится по спинам. Смолз на стенах терема потекла. Запахло сосновым бором в ответной палате, как в сенокосную пору.
От Фроловской башни, от ворот, прискакал сотник. Тиун Свиблов не пустил его в терем - не по чину сотнику: всего-навсего из пасынкового полка. Расспросил сверху. Оказалось, ордынцы всей сотней вернулись ;: Арбата и вновь требуют посла Сарыхожу. Тиун довел князю и боярам ту новость.
Дмитрий не стал ни с кем советоваться и настоял на своем: в Кремль не пускать, а для сотни выслать на Арбат четыре воза пищи.
- Напровадь им немедля с Капустиным и гридней три воза брашна и на четвертом - две бочки пива! - повелел Дмитрий. - А жильем устроятся в избах, по конюшням и так, на дворе по-ихнему, по-степному... Что Сарыхожа?
- Отливают, Митрей Иванович! Отливают, батюш-ко... Надо бы не отливать: преполно ведро меду хмельного да пряного вылакал! С перцем! Я сам себе сдумал: дай-кося перцу подбавлю - не устоит!
- В этаку теплынь и без перцу мед свалит, - сказал Лев Морозов, еще сильнее прежнего разгораясь крупными ушами.
- Истинно свалит! Помню, в запрошлом годе...
- Подыми посла до вечернего звону! - строго наказал Дмитрий, останавливая болтовню Свиблова.
- Небывалой страсти жара! - сказал Кочевин-Олешинский.
