Рыбаки посмеивались:
— Натянул нос, говорите? Вот уж истинно так! Теперь не скоро заживет.
Что ж, Христофор честно заработал свою морковку и молоко.
Чистюля-Ниссе был полной противоположностью Уноси-Ноги. Это был маленький аккуратный человечек, обутый в ладные, прочные сапоги. (Ножищи Уноси-Ноги вечно были замотаны какими-то тряпками, издававшими отвратительный кисло-затхлый запах дорожной грязи.) Руки и лицо у Чистюли-Ниссе всегда были чисто вымыты, и от него удивительно приятно пахло душистым мылом. Короче, он вполне заслужил свое прозвище.
Короба Чистюли-Ниссе были до отказа набиты множеством заманчивых вещей, которые он с готовностью выставлял на всеобщее обозрение. Чего тут только не было: разноцветные ленты, перламутровые пуговицы, восковые розы, пачки иголок, бумажные цветы, длинные бруски мыла, цветные открытки, гребенки и щетки.
Как увидел все это Дундертак, так и застыл, не в силах оторвать глаз. И показалось ему, будто светлее стало в их серой, убогой хижине, словно Чистюля-Ниссе принес в своих коробах самые диковинные сокровища земли.
От созерцания столь сказочных богатств у Дундертака закружилась голова. Но не так просто было удивить Малыша Христофора. Он осторожно обошел раскрытые короба, подозрительно принюхиваясь, будто чуя какую-то скрытую опасность. В нос ему ударил странный запах — запах мыла и туалетной воды. Маленький умный звереныш недоуменно почесал лапой за ухом. Но сколько он ни старался, сколько ни принюхивался, так и не мог толком ничего понять!
Когда наступил вечер, вокруг Чистюли-Ниссе собрался весь дом. А потом, когда с деловой стороной вопроса было покончено, гостеприимная хозяйка пригласила старика закусить чем бог послал. Чистюля-Ниссе с довольным видом разгладил свою белую волнистую бороду. Он благодарил, пожимал хозяйке руку и вообще не знал, как выразить обуревавшие его чувства.
— Совсем не везде потчуют хлебом, рыбой да еще добрым словом в придачу, — пожаловался он. — Нет, не перевелись еще на свете глупые и жестокосердные люди, которые презрительно взирают на Чистюлю-Ниссе с высоты своего благополучия. «Цыц, ты, тряпичная душа! — говорят они. Знать тебя не хотим! Проваливай-ка со своим барахлом подобру-поздорову!»
Чистюля-Ниссе жалобно развел руками, обводя слушателей тем непередаваемо печальным взглядом, какой бывает только у старых людей.
Дундертак сидел навострив уши и широко раскрыв глаза, с жадностью глотая все, что видел и слышал. У старого седобородого коробейника висели в ушах сережки, тихонько позвякивавшие в такт каждому движению головы. Дундертак знал, что рыбаки и боцманы часто носят в ушах оцинкованные медные кольца, якобы предохраняющие от ревматизма. Но таких сережек он никогда ни у кого не видел. Впрочем, мало ли чего он еще не видел в своей коротенькой жизни!
