Тут бесшумно до того мгновения спавшая Ундина издала ртом чавкающий звук и внятно произнесла:
— Волки позорные! Сучары! Козлы вонючие! Падлы бацильные! Эх, погубили, суки, погубили молодость мою…
Мы с Юрком покачали головами. Какая, однако, словесная невоздержанность, какая грубая лексика! Ну и молодежь пошла! Кому мы препоручим будущее страны?
Девица опять почмокала губами и затихла.
— Тебе первому скажу, — повторил Юрок, — я тогда твердо решил, что жить после операции — если отрежут яйца — не буду. Я уже и веревку припас. И мыло. Полагаешь, вешаться — пошло? Я так не думаю. Очень симпатичная и достойная смерть. Не понимаю, почему тебе не нравится… Висишь себе так, болтаешься, глаза выкачены, голова с приятностью склонена набок… Я был настолько поглощен своим горем, что, скажи мне, завтра вместе со мной полетит в тартарары весь мир, я бы только обрадовался: до такой степени я завидовал тем, кто будет жить тогда, когда меня не станет. С какой это стати другие будут жить, а я — нет?! Как это так — земной шарик будет вращаться как ни в чем не бывало, вместо того чтобы взорваться вместе со мной и со всеми своими потрохами?.. Ты не представляешь себе чувств приговоренного. Внутри тебя, помимо твоей воли, под влиянием некой силы, исходящей из глубин потрясенного сознания, возникает отчуждение. Отчуждение от жизни, от живых людей… Моментально меняется твое отношение абсолютно ко всему. Уже ничто не может тебя увлечь… Каждую твою мысль сопровождает мысль о смерти… Каждую! И потом, за сорок лет я так привык к себе, что расставаться с жизнью ужасно не хотелось! Мне было так жалко самого себя, такого славного, лысого, носатого, что я пару раз ночью под одеялом даже всплакнул!
Юрок приложил к носу платок и оглушительно высморкался.
— И вот, выхожу я из больницы. Целый и невредимый. В моих ушах еще звучат извинения врача, которого я сразу же, вместо того чтобы хорошенько вздуть, на радостях простил и даже, растрогавшись, расцеловал. Дождь, помнится, лил, как из ведра. А я иду по улице, шлепаю по лужам, плачу и смеюсь. Прохожие на меня смотрят, удивляются. Думают, наверно, тронулся парень. А я был просто счастлив. Беспредельно счастлив! Вот тогда я понял, что счастье в самой жизни. В цветке, который ты держишь в руке, в дыхании девушки, которая лежит рядом, в каждом дне, осознанно или бессмысленно тобой прожитом. Жизнь — дар бесценный и незаслуженный… А жизнь, старик, заслужить надо. Заслужи… а главное… — громко зевнув, он поднял вверх указательный палец: — А главное — это яйца! Всё познается в сравнении. И не просто в сравнении, а в сравнении со смертью. Смерть мерило всего…
