Значит, не знает?! И значит, не так уж и всемогущ?..
А если предположить, что знает, то подобные опыты, на мой взгляд, отдают садизмом.
Прости мою душу грешную…
…Воспоминания о Лидочке долгие годы омывали мое сердце чистой, умиротворяющей кровью, успокаивали мою дырявую душу и дарили печальные тихие слезы.
Коли такие удивительные девушки попирают нашу грязную землю нежными ногами — значит, думал я, не стоит раньше времени расставаться с жизнью.
Тут я с Церковью заодно…
…Итак, мы с Лидочкой ехали к Полховскому. Таксист честно зарабатывал себе на хлеб с маслом: машина, свиньей визжа на поворотах, проворно углублялась во чрево старого Замоскворечья. Лихо осадив у богатого подъезда, таксист обернулся, и я увидел его радостное предновогоднее лицо. Приехали.
Переводя дух на площадках, поднимались длинными лестничными маршами. Держа в своей руке ласковую Лидочкину ладошку, я впервые по-настоящему поверил в реальность свершившегося чуда.
Массивные, почти дворцовые, двери. Медная табличка со знакомой и знаменитой фамилией. Звонок. Ожидание. Скрип петель. Озаренная сумасшедшим светом прихожая.
— Ммме-е-е-е, — радостно заблеял мой друг, смахивая с рыжей профессорской бороды остатки некой закуски. Церемонно поклонился Лидочке, помог ей снять шубу, ткнул пальцем в сторону смутного гвалта и, пока мы охорашивались, куда-то убежал.
Мы с Лидочкой долго шли по нескончаемо длинному, наполненному праздничными запахами коридору.
Двигаясь на гул голосов, очутились на пороге комнаты, превосходящей размерами хороший банкетный зал.
Нас встретил громоподобный рев. Мы озадаченно завертели головами. Столь исступленно орали гости, приветствуя известного драматического артиста, который как раз вставал из-за стола и, избалованно морща лицо, тщательно вытирал красивые губы белоснежной салфеткой.
Мы с Лидочкой незаметно прошли к столу и сели на свободные стулья. Артист, по всей видимости, готовился что-то произнести. И он не обманул всеобщих ожиданий. Монументально приосанившись, актер махнул рукой с зажатой в ней салфеткой в сторону высоченной, сверкающей новогодними огнями елки, и, установив тишину, сочным голосом начал:
Уходит Старый год, уходит,
Нам не вернуть его никак.
А Новый год?
Он рядом бродит.
Он воцарится через час,
И, разорвав вселенский мрак,
Он будет долго верховодить
И долго будет мучить нас.
Уходят годы, как больные,
Которым жить не суждено.
Уйти из жизни — не вольны мы,
Пока не выпито вино…
Попивая вино, я внимательно наблюдал за актером, который, похоже, в совершенстве владел набором блистательных, выверенных, отработанных годами приемов, позволявших ему держать публику за одного большого дурака и делать с этим дураком все, что ему заблагорассудится.
