Глава VI. Заложник пустыни
Тайна медальона раскрылась, Джим узнал, чей портрет был в нём. У него не было никаких сомнений: это был его отец — по-видимому, в молодости. Только суждено ли было им когда-нибудь увидеться вновь? Джим был собственностью Ахиббо Квайкуса и основательно застрял на планете Флокар, посреди пустыни. Ищет ли его отец? Может быть, он уже отчаялся и оставил поиски? Возможно ли каким-нибудь способом дать ему о себе знать? Все эти вопросы раздирали Джиму сердце. Жуя алебастровый бисквит с резиновой начинкой и пополам со слезами, он и не надеялся на спасение. Спасти его могло только чудо.
Однако одно маленькое чудо всё-таки произошло. Вечером того же дня в ворота постучались, Ахиббо с ворчанием пошёл посмотреть, кого там принесло, а через минуту поставил перед Джимом сплетённую из тонких высушенных стеблей прямоугольную корзинку с крышкой.
"Вот, эти глупые кармаки передали для тебя. Тут какая-то гадость, очевидно, их пища".
В корзинке было несколько свёртков из широких зелёных листьев. В одном свёртке была отнюдь не гадость, а желтовато-белый, плотно спрессованный комок, по запаху и вкусу напоминающий мягкий творожистый сыр, в другом — какие-то длинные печёные клубни, напоминавшие очень сильно вытянутую картошку, а в третьем — горстка коричневато-красных сушёных ягод вроде изюма. Ещё в корзинке была небольшая плоская бутылочка, заткнутая пробкой. В ней была белая, жирная и сладковатая жидкость — без сомнения, молоко какого-то местного домашнего животного.
"Ты будешь это есть?" — спросил Ахиббо.
Джим обрадованно кивнул. Эта незамысловатая пища была гадостью для Ахиббо, питавшегося всякой нечистью, но не для него. Ему она показалась ему роскошными деликатесами по сравнению с каменными безвкусными бисквитами, она была гораздо вкуснее, питательнее и полезнее.
"Ну что ж, вот и отлично, — усмехнулся Ахиббо. — Проблема твоего прокорма решилась сама собой. Если этот глупый народец добровольно согласился кормить и тебя, я ничего не имею против. Тем проще для меня".
Сидя на своём матрасе за стойкой, Джим наелся до отвала. Кисловатый сыр он заедал сладким изюмом, прикусывая рассыпчатой местной картошкой, а жирное сладкое молоко он только попробовал, решив оставить его на завтрак. Заснул он на удивление крепко: за весь этот длинный день он страшно вымотался. Он наполнил тридцать пять пар пятилитровых бурдюков, потом мёл пол в ангаре и лазал по тенётам, как обезьяна, дыша пылью, потом помогал хозяину с инвентаризацией, а от сверхбыстрого курса альтерианского языка у него отяжелела голова. Он устал, как собака, и заснул, чуть только его голова коснулась подушки.
