— Давай…
И трубка запикала.
После разговора на душе Васильева остался неприятный осадок. Не больно-то обрадовался Колька его нежданному звонку. А ведь когда-то были заядлыми друзьями, вместе мотались в стройотряд, дрались с деревенскими на дискотеках, знакомились с девчонками. Он даже был у Грибова свидетелем на свадьбе и хорошо знал его жену Марину. После института они виделись нечасто: у Кольки своя семья, Васильев не видел вокруг себя ничего, кроме науки. Перезванивались иногда, все больше по праздникам, да и то, когда в последний раз, он и сам не помнил. Разошлись, значит, путидорожки? Или Колька просто не в духе? А может поругался с Маринкой, или вправду заболел?
Занятия тянулись как никогда долго. Как не ждал Васильев звонка, как не поглядывал на часы, задребезжал неожиданно. Буквально вытолкав в коридор будущих студентов, не отвечая на их сыпавшиеся расспросы, ничего никогда себе не позволял, Васильев запер аудиторию и едва ли не бегом спустился на стоянку.
На Звездный проспект он доехал минут за сорок, потеряв время в дорожной пробке. Колькин двор совсем не изменился, разве что новеньких иномарок куда больше стояло у подъездов, чем года четыре назад, да на месте сгнившей беседки, возле черемуховых кустов, где они собирались компанией и пели под переборы гитары, а с верхних этажей возмущенно орали жильцы, теперь стояла коммерческая палатка, вблизи ее сидели на скамейке, поправляясь пивом, местные алкаши.
Подъезд, как и прежде, был исчеркан наскальными надписями, кнопка звонка, которую, поднявшись на третий этаж, жал Васильев, была оплавлена хулиганистыми тинэйджерами.
В полутьме коридора он не сразу признал в небритом, всклоченном мужике, небрежно запахнутом в халат, от которого несло стойким перегаром, приятеля.
— Проходи, — простужено прохрипел Грибов, запирая дверь на цепочку.
В квартире было неухожено, обувь, которую аккуратист Колька всегда убирал в шкаф, беспризорно валялась посреди коридора.
— Ты один? — разувшись, спросил Васильев.
— А с кем мне быть? — поскреб Грибов ногтями щетину. — Пошли в зал.
В гостиной царил беспорядок. Диван стоял неприбранным, с ворохом несвежего постельного белья, на столике с перемотанным изолентой телефоном валялись окурки, пепельница была доверху забита бычками. Гостиная давно не проветривалась, воздух был затхл и прокурен.
Грибов отдернул занавеску и открыл форточку.
— А где твои? — убрав с кресла грязный носок, поинтересовался Васильев. — Где дядя Саша?
