— Накурил! — возмутилась Ирина, разгоняя ладошками повисший клоками табачный дым. — В пору топор вешать.
— Что бы вы понимали, милая барышня, — невозмутимо отвечал Борисов, щелкая мышью. — Я потребляю настоящий табак, выросший под южным солнцем, без всяких там химических добавок, кроме ароматических, а не фабричные сигаретки, которыми балуется ваш супруг. Это все равно, что сравнивать растворимый кофе, в который напичкано черт знает что, с кофейными зернами. Вкус схож, а насчет аромата — извините.
Васильев наклонился к Ире и поцеловал ее в мочку. Она немного отклонилась, не отрывая глаз от монитора.
— Подожди, Володя. Дай на принтер сброшу.
Затрещало матричное чудо копировальной техники, выдавая испещренный текстом лист бумаги.
Присев рядом, Васильев спросил у Борисова:
— А что за гостей шеф притащил?
Помедлив, тот ворчливо отозвался:
— А я почем знаю?.. Откуда знать, какие мысли посещают его светлую голову?
Скрипнув дверью, в комнату заглянула тетя Маша, вахтер и посыльный в одном лице.
— Заставляете Юрия Сергеевича ждать!.. У него уже посетители.
— Эх, тетя Маша! — с хрустом потянулся Борисов, откатываясь на кресле от стола. — Как говорили древние греки, не торопите события. Придет срок, и сами призовут.
Вверив незапертую комнату под бдительный присмотр вахтера, они отправились темным, заваленным стройматериалом коридором к шефу.
Виктор Александрович Морозов сидел за столом, сплетя пальцы, и оживленно беседовал с двумя незнакомыми мужчинами. С правой стороны стола, с фотографии на него лукаво смотрел Президент. Чуть сбоку, за пепельницей, сделанной умельцем из панциря черепахи, стоял другой фотоснимок, на котором неизвестный фотограф запечатлел еще молодого Морозова на берегу тропической речушки, где за ним виднелись тростниковые крыши хижин и пальмы. Фотографию эту шеф обожал, и всякому посетителю предъявлял горделиво, со сладостью вспоминая семидесятые и международную экспедицию в джунгли Амазонки, членом которой ему повезло стать.
Он выглядел на свои пятьдесят, худой, высокий, нескладный. Лицо его было слегка вытянуто, в карих глазах светилась грусть. Ко всему прочему необходимо добавить, что Виктор Александрович, или просто Саныч, как за глаза его называли знакомые, носил пышную шевелюру, а на щеках его курчавились рыжеватые бакенбарды, которые, по его собственному утверждению, он не сбривал лет десять.
— Рассаживайтесь, — приподнявшись с кресла, пригласил он.
Они сели напротив незнакомцев, некоторое время изучающе разглядывали друг друга.
