Так жили и работали. К концу навигации – не человек, ошметок. И одна думка: скорее бы залезть в теплую нору, загодя выкопанную в затонском людском муравейнике. Случалось, не все купеческие кули доходили по назначению. Иной раз и тючок мануфактуры, разобранный на штуки, оседал в укромных уголках баржевого набора. Так запрячут, что самый дотошный приказчик хозяйский нипочем не сыщет. Впрочем, приказчики особо и не стараются, и купцы убеждены, что на воровстве весь божий свет стоит. Купцы знают: баржевой украдет куль, ну два – себе на пропитание, а свяжись с грузчиками – десятком кулей запахнет…
– Ты, между прочим, учти, – наставлял Гошку ответственный комиссар Водной Чека Мануйлов, – сейчас порядки пойдут у нас другие, советские, а привычки у речного народа еще старые. Конечное дело, партийные ячейки проводят работу, воспитывают, но и сам брасы не распускай. Посматривай, особенно когда на плав выйдем…
Гошка спрятал бинокль, спрыгнул с паузка и, вздев на плечи лямки вещевого мешка, зашагал через Обь.
Затон встретил комиссара лужами, чадом смоловарок, визгом пил, звонким разнобоем клепальщиков. Здесь весна тоже взялась круто. Почернели смоленые бока пузатых барж, сошла ледяная корка с пароходных палуб, и обмытые талой водой колесные кожуха обнажили черно-красные имена речных кораблей. Прежние и теперешние, ибо советская власть дала посудинам новые имена: пароход «Скромный» из владений пароходчика Фуксмана стали называть именем революционера Дрокина, пароход «Сухотин» переименовали в честь героя революции Хохрякова. И так – почти все. Только «Остяк» и «Орлик» – при прежних именах, да «Русь» осталась «Русью».
Новые хозяева судов-перекрещенцев выменивали друг у друга краску: «Мы вам сурика, а вы нам белила… Понимаешь, „Илья Фуксман“ опять наружу выпер. Живуч, черт! Закрасить бы…»
Но белила ценились дорого, если не на вес золота, то на вес махорки. Белиловладельцы вздыхали, щурились на солнышко, отвечали неохотно: «Тут, видишь, дело такое… сурик-то у нас свой есть, а на нашем „Марксе“ тоже сызнова „Андрей Первозванный“ пробился… Душой бы рады…»
– А еслив – на махорку?
– Фунт на фунт – можно.
– Побойся бога-то!..
– Упразднили его нонче, соседушка…
– Живоглоты вы, «первозванные»!
– Да нет, просто курить охота…
Соседи ссорились, материли друг друга, но махорку тащили. Куда денешься? Не позорить же себя перед cоветской властью. После невыгодного товарообмена ожесточенно работали скребками, сдирая до белого железа ненавистные купеческие фамилии, потом любовались свежей покраской: не надул сосед, хоть и лишились курева на неделю – зато краска правильная, бела да укрывиста.
