Это ощущение ему не нравилось. Его тяга к этой женщине дошла до такого уровня, что ему не хватает ее ежеминутно, когда они не вместе. Четыре года разлуки он перенес лишь потому, что работал дни и ночи, намеренно доводя себя до изнеможения. Ее смех, ее нежность стали для него целительным бальзамом. И вот — она разъярена.
Недооценил он женщину, которой стала Джасмин. А в этой женщине куда больше глубины и страсти, чем он мог предположить. Она и прежде обладала свойственным женщинам скромным бесстрашием, но сегодня в первый раз упрекнула его с такой прямотой и искренностью.
Та Джасмин никогда не смогла бы его ненавидеть.
И та Джасмин оставила его.
Если он чуть приоткроет свое сердце, чем она ответит на это? Отнесется к нему с тем же пренебрежением, с каким отнеслась четыре года назад, или... Непростые вопросы, но в ответах на них заложено не меньше чувственности, чем в сладком аромате парижского ветерка.
Но в первую очередь он должен вернуть Мину. Она принадлежит ему. Ей не позволено его ненавидеть.
— Что значит — он во дворе? — воскликнула Джасмин, приглаживая ладонями нерасчесанные волосы.
Мумтаз пожала изящными плечами.
— Я попросила Хираза задержать его, чтобы предупредить вас.
— Сегодня же пятница! А он должен был вернуться только в понедельник.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Глаза Мумтаз расширились.
— Я должна идти. Желаю удачи.
Она вышла из комнаты. Джасмин слышала, как она что-то говорит Тарику.
Со сдавленным стоном Джасмин завязала на голубом халате пояс. Переодеваться было поздно. Ей не хотелось встречать Тарика в халате, не доходившем ей до колен, с распущенными до плеч волосами, но дверная ручка уже поворачивалась. Джасмин поспешно присела на табурет перед туалетным столиком и взяла щетку для волос. Так он по крайней мере ничего не заметит, если у нее ослабеют ноги.
Она услышала, как Тарик вошел и закрыл за собой дверь. Ее пальцы конвульсивно сжали резную ручку щетки, но она продолжала расчесывать волосы ровными движениями, как бы не обращая внимания на присутствие Тарика. Но она чувствовала его приближение. И вот он остановился за ее спиной, наклонился и опустил обе руки на туалетный столик, словно заключая ее в ловушку. Она продолжала причесываться, хотя уже не чувствовала пальцев. И избегала смотреть в зеркало, опасаясь зеленого пламени, которое ее там поджидало.
— Как твое горло?
При одном из его звонков, еще до последнего, мучительного разговора, она сослалась на больное горло.
