Ничто не действует на людей с такой неотразимой убедительностью, как язык цифр и фактов. И Калмыкову никто не возражал. Он называл те самые цифры, которые знали все. Но когда он спрятал очки и опять вернулся на свое место, за стол президиума, посыпались возгласы:
— Теперь желательно послушать Черенкова!
— Давай Черенкова!
— Пусть Черенков за кадку с фикусом не хоронится, а к свету идет!
— Что он об этом думает? — Почему молчит?
Черенков забился во второй ряд президиума, спрятал лицо за широкими листьями фикуса и явно не хотел выступать. Не хотелось и Еремину, чтобы он сегодня выступал. Но собрание требовало, и Еремин, обернувшись в президиуме к Черенкову, сказал:
— Придется вам выступить.
— У меня простужено горло, — показывая рукой на шею, сиплым голосом сказал Черенков.
— У Семена Поликарповича болит горло, — вставая за столом президиума, громко сообщил в зал председательствующий Калмыков.
Собрание отозвалось хохотом.
— Увиливает!
— Вчера у него голос трубой гремел!
— Может, тебе, Семен Поликарпович, опохмелиться нужно?
— Он эту ночь до зари у Семиных-Деминых на крестинах прогулял.
— Врешь, Стешка, он у нас не гулял.
— Ну, у Деминых-Семиных.
— Отодвиньте от него фикус.
— Пускай хоть шепотом говорит, мы прислушаемся. Черенков показался собранию из-за фикуса с красным и еще более сонным, чем обычно, лицом. Верхние веки совсем нависли над глазами.
— Нам, Семен Поликарпович, интересно твое мнение узнать, — встретил его сидевший в переднем ряду старик Демин, старший кладовщик зернохранилища в колхозе.
— Как вы, так и я, — хмуро ускользая от его взгляда, Черенков развел руками.
— Ты пока наш председатель, — зло крикнула Дарья Сошникова — От тебя люди ждут совета, заключать нам договор на эти триста тонн или нет.
Еремин нашел глазами Дарью, сидевшую в окружении женщин с правой стороны от стены. С одной стороны от Дарьи сидела смешливая Стешка Косаркина, с другой — кареглазая Мария Сухарева.
— Вы же сами знаете, товарищи колхозники, что такое для нас хлеб. — И Черенков налил из графина в стакан воды и с жадностью выпил.
— Петли, сукин сын, вяжет, — наклонился в президиуме Калмыков к Еремину.
Теперь и Еремин окончательно убедился в том, что Черенков сам продавать хлеб не хочет и заигрывает с колхозниками, выставляя себя защитником их интересов. И это коммунист, председатель колхоза!
— Вы расскажите колхозникам, товарищ Черенков, — сказал Еремин, — сколько еще останется хлеба в колхозе после продажи этих трехсот тонн.
