— Зачем же тогда отказываться?
Еремин молча развел руками.
— Безвыходное положение, да? — расшифровал его жест Тарасов. — Не пойму, товарищ Еремин. Вы предлагаете развивать виноградарство, но виноград любит ручной труд. А в районе мало людей. Замкнутый круг?
— Выгодная, Михаил Андреевич, но очень трудоемкая культура, — со вздохом сказал Еремин.
— В этом я с вами согласен. Но не согласен в том, что нет выхода из этого круга. Вы агроном, и ничего нового я вам не скажу, но, по-моему, и здесь выход все в том же — механизации.
— Тогда придется отказаться от чаши, — пожал плечами Еремин.
— А если приспособить ее для уборки машинами, как это сделали в вашем колхозе имени Кирова?
— Вы и туда заезжали?
— Это же по дороге. Видел и тот участок, который они перевели на новую систему опор. Всего одна соха посредине куста, лозы подвязываются к проволоке, и в междурядьях свободно ходит трактор. И главное, сохраняется принцип чаши, куст раскидывается на четыре стороны и берет солнца, сколько ему нужно.
— Там есть, Михаил Андреевич, и свои недостатки. Это еще нужно усовершенствовать.
— Конечно. В общем, я могу повторить то, что уже сказал, — Тарасов положил ладонь на красную папку на столе. — Ваша докладная нам серьезно поможет. И это несмотря на то, что она отдает, ну, как бы вам сказать, нигилизмом.
— Нигилизмом? — смущенно переспросил Еремин.
— Иначе как же объяснить, что вы, судя по вашим выражениям, вообще не признаете планов?
— Этого я, товарищ Тарасов, не писал.
— Но из ваших слов это можно заключить. Никаких иных слов о планировании, кроме самых бранных. Вот послушайте. — Перелистывая докладную, Тарасов читал: — «…в недрах облплана», «…архивариусы от планирования», «…слепцы-планировщики», «…апологеты плана» и другие подобные эпитеты, несть им числа. Как их понимать? Совсем отказаться от планирования и вывесить черное знамя: «Анархия — мать порядка»? Это в нашем-то плановом государстве?
— Это, Михаил Андреевич, конечно, не потому, что я вообще против планов, а наболело, и не думал о словах, — виновато сказал Еремин. «Хорошо, что Семенов не читал», — мелькнула у него мысль.
— Ну, тогда другое дело, — сворачивая папку, сказал Тарасов. — Я так и думал. А теперь, товарищ Еремин, как бы мне повидаться с Михайловым?
— Он уехал, — сказал Еремин.
— Уехал?
— За семьей.
— Уговорили? — обрадованно блеснул глазами Тарасов.
— Его не нужно было уговаривать, — покачал головой Еремин.
— А я что говорил? — И Тарасов удовлетворенно засмеялся.
