— Не знаю, — заметил Дэв, — может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли?
— Вздор! — Биттеринг взглянул в окно. — Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память… мысли… воспоминания… — Его взгляд снова обратился к холмам. — Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете, как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение… — Ой прервал себя. — Вы опять рылись в развалинах?
— Нет, папа. — Дэв пристально разглядывал свои башмаки.
— Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем.
— Я чувствую, что-то должно случиться, — прошептал Дэв.
«Что-то» и случилось в тот же день, к вечеру.
Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом.
— Мама, папа, на Земле беспорядки! — рыдала она. — Сейчас по радио сказали… Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда!
— О Гарри! — Кора обняла мужа и дочь.
— Ты уверена, Лора? — тихо спросил отец.
Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра.
«Мы остались одни», — подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал:
— Это невозможно, они прилетят наверное.
— Да, но когда, через, сколько лет? Что теперь будет?
— Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: «Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю». Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными?
Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. «Работать, — думал он. — Работать и забыть». Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безыменными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны.
