Иорич | страница 22



— А Державу нарочно создали, чтобы показывать, в каком настроении император, или это побочный эффект чего-то другого?

Императрица пропустила вопрос мимо ушей.

— Какого адвоката вы наняли?

— Его зовут Перисил.

— Не знаю такого. Он сможет устроить, чтобы вы с ней увиделись?

— Надеюсь.

— Дайте ей знать, что если признает себя виновной, к ней будут милосердны.

Я начал было отвечать, а потом быстро переформулировал это в словах, более уместных в присутствии императрицы:

— Ваше величество изволит шутить?

Она вздохнула.

— Нет, но я вас понимаю.

А я пытался вообразить Алиеру э'Киерон, взывающую о милосердии — неважно, к кому и по какой причине, — но рассудок отказывался принимать подобную картину.

Она проговорила:

— Мне бы следовало сказать об этом раньше, однако я рада, что вы не… то есть, я рада, что вы еще живы.

— Я тоже. То есть, благодарю, ваше величество.

— С кем вы встречались по прибытии в город?

— С Морроланом, больше ни с кем.

— Он, э, сказал что-нибудь?

— Вы имеете в виду какие-либо неверноподданнические высказывания в адрес суверена? Нет.

— Я могу повесить Державу над вами и велеть повторить это.

— Должно быть очень приятно — иметь такую возможность всякий раз, когда захочется, ваше величество.

— Далеко не столь приятно, как вам кажется.

Я кашлянул.

— Со всем уважением, ваше вели…

— Оставьте уважение при себе. В чем дело?

— Трудно ожидать от кого-либо в моем положении сочувствия к кому-либо в вашем.

— Сочувствия я и не жду, — отозвались ее величество.

— Полагаю, что нет.

— И вы знаете, кто виновен в ваших затруднениях.

— Да. А можно ли сказать то же самое о вас?

— Только углубившись в глубокую метафизику, на что у меня сейчас не хватит терпения.

Я чуть улыбнулся.

— Могу себе представить, как ваше величество, сидя в библиотеке Черного замка, яростно ругается о метафизике с Морроланом.

— Я тоже могу, — легкой улыбкой ответила она.

Половину этого разговора я беседовал с Зерикой, а половину — с императрицей. И поди пойми, кто есть кто.

— Должно быть, это трудно, — проговорил я.

— Я же сказала, что не жду сочувствия.

— Простите.

Она вздохнула.

— Да, трудно. Выбирая, бросить за решетку друга, или допустить насилие в… — Она прервалась и покачала головой. — Что ж, я знала, на что иду, когда взяла Державу.

Никто из нас не упомянул, что когда она брала Державу, больше никого, способного на это, просто не было. Я произнес:

— И все же я по-прежнему к услугам вашего величества.

— На самом деле?

— Да.

— И пока это не заставляет вас идти против друзей, как всегда? — сморщась, проговорила она.