Обернувшись на пороге, я тепло коснулась руки пристава. Он аж подпрыгнул и уставился на меня; я мягко сделала шаг в сторону и слегка махнула рукой, как сделала бы моя бабушка:
— Сейчас вернусь, — улыбнулась я, — только заберу собаку. Пристав был настолько растерян, что и не подумал останавливать меня.
— Только на веревке, — крикнул он мне вслед, когда я уже зашла за здание.
Если вам когда-нибудь приходилось жить рядом с собачкой тибетской породы, то излишне описывать, каково оно было — наше воссоединение с Вечным: благодарственные псалмы взмыли в небо, с бесшабашной беготней по кругу и запутыванием меня в веревке.
— Тише, тише, львенок. И я тебя люблю. Но пристав вполне вольно обращается с дубинкой — не думаю, что стоит искушать судьбу.
До дома, где обитала наша старушка, было полчаса ходу. Позади дома стоял ветхий сарай, где был пристроен ткацкий станок, а на полулежала охапка свежей соломы. Старушка была невысокой и плотной, с копной неприбранных седых волос. Жизнь глубоко исчертила ее лицо морщинами — этой женщине пришлось немало пережить на своем веку.
Она не была слишком разговорчивой. В тот же день, как только пристав ушел, она оглядела меня с недовольной гримасой, с отвращением повела носом и услала меня к ручью неподалеку с приказом не возвращаться, пока я, моя одежда и этот «мерзкий дворняга» не отмоемся и не обсохнем. Ручей бежал между только что вспаханных и засеянных полей; два огромных поля расстилались насколько хватало глаз. Я нашла крошечный деревянный мостик с кустами по сторонам, где можно было спокойно обсохнуть вдали от случайных глаз. Вода и солнце дивны, но мы со Вечным не стали рассиживаться — я не дам приставу ни малейшего повода вновь посадить нас под замок на хлеб и воду.
Что до работы, то тут нечего сказать. Все как обычно: я сбивала пальцы до костей, прядя жидкие тонкие коврики, которые моя хозяйка споро сбывала на рынке в базарные дни. Любые предложения, которые были у меня по части богатых орнаментов и способов плетения, принятых у меня на родине, в Тибете, были неизменно встречены с каменным лицом и приказом вернуться к работе.
Пристав приходил по несколько раз на дню и просиживал куда больше, чем было необходимо, выслушивая вранье хозяйки о том, сколько собака и я проедали каждый день. Когда ему все это надоедало, он прекращал пересуды постукиванием палки, выдавал старухе пару монет и отправлялся в город за выпивкой. И каждое утро спозаранку я уже была в тюрьме, поджидая коменданта на скамейке задолго до его прихода.
