Тогда пастор указал рукой в гостиную, где Хауке что-то медленно и серьезно объяснял двум пожилым землякам.
— Обратите-ка внимание на того долговязого фриза с серыми глазами, тонким носом и двумя выпуклостями на лбу! Это бывший батрак старого смотрителя; сейчас он владелец собственного двора, хоть еще и молод.
— Ему можно дать все тридцать! — заметил старший смотритель, вглядевшись в молодого человека.
— Ему еще нет двадцати четырех, — уточнил уполномоченный. — Но пастор прав: все улучшения, предложенные в последние годы относительно плотины, водоспусков и прочего, исходят от него. Старик в последние годы уже ни к чему не был способен.
— В самом деле? — спросил старший смотритель. — Так вы полагаете, что этот человек мог бы заместить своего старого хозяина?
— Да, конечно, — сказал Йеве Маннерс. — Но ему недостает, как тут говорят, почвы под ногами. У отца его было пятнадцать дематов, а сам он владеет двадцатью, но с этим до сих пор никто еще не становился смотрителем плотины.
Пастор раскрыл уже рот, собираясь что-то возразить, но тут к ним подошла Эльке Фолькертс, которая уже некоторое время находилась в этой комнате.
— Позвольте мне, ваша милость, сказать несколько слов, — обратилась она к старшему чиновнику, — чтобы из заблуждения, не дай Бог, не вышло несправедливости!
— Говорите же, госпожа Эльке, — отозвался тот. — Мудрость из милых девичьих уст всегда хороша.
— Это не мудрость, ваша милость, я хочу только правду сказать.
— Правду также надлежит выслушать, юная госпожа!
Эльке окинула взором комнату, как если бы хотела убедиться, нет ли тут посторонних ушей.
— Ваша милость, — заговорила она со вздымающейся от волнения грудью, — мой крестный, Йеве Маннерс, сказал вам, что у Хауке Хайена около двадцати дематов земли: это верно, но очень скоро у Хауке окажется земли больше настолько, сколько сейчас насчитывают земли моего отца. Такого участка хватило бы вполне, чтобы стать смотрителем плотины!
Седовласый Маннерс воззрился на нее пристально, как если бы увидел в первый раз.
— Что, что? — промолвил он. — Что ты такое говоришь, дитя?
Но Эльке достала из-за корсажа блестящее золотое колечко на черной ленточке.
— Я помолвлена, крестный, — сказала она. — Вот кольцо, и Хауке Хайен мой жених.
— И когда же — позволь мне спросить, Эльке Фолькертс, ведь я принимал тебя из купели, — когда же это случилось?
— С тех пор минуло изрядно времени; но я в ту пору была совершеннолетней, — ответила Эльке. — Отец мой был уже болен — и, зная его, я ничего не стала рассказывать, дабы не обеспокоить. Но сейчас, взирая с небес, он может видеть, что дочь нашла себе надежную опору. В течение этого года я хотела еще об этом молчать, блюдя траур; но сейчас, ради Хауке и кога, должна все сказать.
