Руслан, казалось, не слышал его. Опустившись за парту, он провел ладонью по гладкой поверхности, коснувшись вырезанной перочинным ножичком рожицы, перевел взгляд на темный прямоугольник доски, где белела выведенная старательной рукой надпись: «Двадцать пятое декабря». И ниже: «Сочинение на тему…»
Над доской висели портреты русских классиков. Смотря на одухотворенное лицо Пушкина, Руслан вдруг вспомнил себя на несколько лет моложе, всего на несколько лет, когда в такой же школе размышлял над темой заданного сочинения, и великий поэт с портрета, казалось, наблюдал за ним…
— Чего приуныл? — усевшись на подоконнике, спросил Карим. — Или к мамке захотелось?
— Не захотелось, — бесцветно ответил он. — Я мать сегодня похоронил.
Карим неловко замолчал. Потом, скрашивая неловкость, произнес озлобленно:
— Мы многих теперь хороним… Может скоро и сами… того. Ну да ладно, я перед тем, как предстать перед Всевышним, дам им просраться.
— Ты уже стрелял в человека?
— А ты думаешь, мне сколько лет?
Посмотрев на напарника, Руслан с сомнением сказал:
— Года двадцать два.
Карим захохотал, откинув голову. Неудобную каску он уже стащил; как походный котелок, она валялась рядом на подоконнике.
— Значит, молодо сохранился! Мне двадцать шесть, до войны успел в Абхазии побывать. Вместе с Шамилем…
— И тоже снайпером?
— Тоже. Поначалу боялся к винтовке подойти, а потом…
— И скольких ты?.. — спросил Руслан, не договаривая.
— Грохнул-то? Шестнадцать. И ничего в этом сложного нет. Навел, представил, что перед тобой обычная мишень, притаил дыхание, и мягко на спуск… Выпить хочешь?
Руслан отказался.
— Зря, — Карим полез под балахон, отстегнул от ремня фляжку. — Чистый спирт.
Открутив крышечку, налил в нее прозрачную жидкость и, выдохнув, выпил глотком. Скривился так, будто проглотил таракана.
— Фу-у… — выдохнул из себя с шумом, часто моргая глазами. — Похлопав по карманам, достал сигарету и закурил, блаженно привалившись к стене.
За окном быстро темнело. Огромный пустырь, граничащий с окраиной, растворялся в вечернем сумраке, белея неразличимым пятном. На дальней кромке этого пятна моргали, зажигались и потухали огни, огни передвигались, ветер обрывками доносил едва различимый гул моторов.
— А давно Шамал вами командует?
— Со вчерашнего дня. Мы у штаба сопротивления собирались, те, кто хотел вступить в ополчение. Нас пятнадцать человек набралось, Шамал шестнадцатый.
— Но ведь он не военный…
— Да, в ГАИ работал. Полжизни палочкой махал, шоферов на бабки раскручивал. Зато в восьмидесятых воевал в Афгане. Сам видел, таскает «звезду» и медаль. Ничего, с ним не пропадешь. Сразу видно, калач тертый…
