При въезде в поселок шоссе сузилось в грязную улочку, раскатанную колесами большегрузов.
Черемушкин смотрел на разрушенные дома, на обваленные каменные ограды, за которыми виднелись запущенные и поросшие бурьяном огороды, впервые видя последствия войны. Не той, давно вошедшей в историю, и саму ставшую историей, где все было понятно — здесь друг, а там враг, и его надо убить. Спустя неполные полвека эту землю обожгла война другая: не менее жестокая и беспощадная, лишенная всякого здравого смысла…
Урал свернул в проулок, утопая колесами в жирной грязевой каше. Грязь была всюду — на дороге и на тротуаре, на сапогах заросшего щетиной пьяного в распахнутом милицейском бушлате, что матерясь и тщетно выбирая места посуше, пробирался к металлическим воротам — облезлым, ржавеющим, до сих хранящим от прошлой, забытой уже жизни, отпечаток пятиконечной звезды.
Обгоняя пьяного милиционера, грузовик окатил его брызгами. Вдогонку понеслась разухабистая русская брань.
В прилегающей к воротам, обложенной мешками с песком, будке возник автоматчик, снова исчез и, появившись уже на дороге, налег на железную створку, со скрежетом сдвигая ее.
— Видали? — водитель мотнул головой на обгоревший пятиэтажный дом, с пустыми оконными провалами.
Утопив педаль газа, он въехал на территорию комендатуры.
— Снайпер туда забрался. Засел на пятом этаже и давай сверху лупить наших. Пятерых уложил. Раненые орут, а не вытащить. Только сунешься, бьет на поражение. Вывели из бокса бронетранспортер. Из пулеметов считай в упор дал. Только что толку? Снайпер за плитами укрылся, не достать. И штурмовать не полезешь. Пока к нему доберешься, больше людей потеряешь…
Давя колесами раскисшую землю, грузовик подъехал вплотную к серому трехэтажному строению, имеющему весьма мрачный вид.
— Так чем закончилось? — спросил заинтригованный историей Черемушкин.
— Танк запросили! — солдат положил на руль руки. — Против лома нет приема. Подошел ближе, да как шарахнул! Этаж почитай снес… Вместе со снайпером.
Черемушкин молодецки спрыгнул из кабины, утонув в податливом чавкающем месиве. Начищенные до самоварного блеска берцы враз потеряли щегольский вид, сроднившись кирзачам скотника.
Грязь непролазнейшая! В ней утопало и серое здание с облупившейся штукатуркой, и разлапистые густые ели, росшие под стенами…
«М-да… — окинув заложенные мешками окна, подумал Меньшов, осторожно сойдя на землю. — Как тут запущено! И это — армия?!»
Ему пришелся на память дивизионный плац, который летом дневальные начищают сапожными щетками, чтобы выглядел как новый; чисто выметенные дорожки — ни пылинки, ни спичинки, зимняя окантовка сугробов… Все для порядка! Ведь говоря «порядок», подразумевают армию, а, упоминая армию — подразумевают чистоту и порядок.
