— Жратва, дрянь! — возмущался Сумин, соскребая ложкой со стенок алюминиевого котелка подгоревшую гречневую кашу. — Набрали не поваров, а дегенератов. Что сложного, стой да помешивай веслом… Так нет же, из конфетки дерьмо варганят…
— Согласен с тобой, дружище, — отозвался с матраса Иван Бурков, ковыряясь спичкой в зубах. — Но, с другой стороны, голод не тетка. Жрать захочешь, так не будешь привередничать: съедобно, не съедобно.
Каша действительно была ни к черту. Повара, привыкшие к электропечам и прочим удобствам гарнизонных столовых, в полевых условиях мучились с походными кухнями. Мавлатов, уходивший в хозвзвод затемно и возвращавшийся в палатку задолго после отбоя, жаловался:
— Что ти будишь делать?! Вроди все по правилам… А чуть пиридержишь, сгарело. Потушишь раньше, сирое, на зубах хрустит. Ох, марока…
Сломав о колено толстый сук, Турбин прихваткой открыл накалившуюся дверцу буржуйки — лицо обдало сухим жаром, он невольно отодвинулся. Печь уже прогорела, на колосниках тлели красные угли.
Подбросив дров, поправил накренившуюся в консервной банке свечу, с которой беспрестанно капал расплавленный парафин. Крошечное пламя заметалось от движения, грозя погаснуть…
Суконная занавеска на колечках отъехала, пригнув голову, в палатку вошел Черемушкин и потеснился, пропуская следом Коновалова, тащившего вещмешок.
— Как дела, архаровцы? — весело спросил он, всматриваясь в полутьму, где завозились в спальниках, устроившиеся ко сну бойцы. — Дрыхните?.. Рановато. А ну, подъем!
В правой руке лейтенант держал ружейный чехол, он снова всмотрелся в белеющие смутными пятнами лица солдат, кого-то высматривая.
— Темно, как у негра… Эй, Бурков, ты здесь?
— А где мне быть? — не по-уставному проворчал Иван, поднимаясь с матраса.
Он полез ко свету, стараясь не наступить на лежащих.
— Аккуратнее! — повысил голос Максимов, когда ботинок Буркова ступил в сантиметре от его локтя.
— Не боись, Михаил, я ж аккуратненько…
— Знаю я твое аккуратненько. Ухо отдавишь, и будто не при делах.
Хорошей была водка,
И славный вечер был,
Но кто же мне в палатке
На морду наступил?…
— продекламировал кто-то из потемок, и палатка взорвалась от хохота.
Смеялся и Черемушкин. Смеялся, хотя самому было не до смеха.
Бойцы ведь еще не знают, что предстоит в новогоднюю ночь. А задача, какой бы простой со слов полковника Рюмина она не представлялась, на деле может статься кровью. Кровь, она уже льется, соседи, стоявшие в пяти километрах от Петропавловской, несут потери. Какой-то час назад, в будке у связиста, он сам слышал в эфире сбивчивый доклад об обстреле, о «трехсотом», которого необходимо срочно переправить в госпиталь. А потом на волну вклинился чеченец, перемежая картавую речь отборным матом, клялся устроить ночь длинных ножей…
