* * *
(Мария)
Вечер. Вечер. Считанные часы до ночи.
Третьей ночи. Ночи наедине со своим мучителем.
Душевным катом…
Любимым…. ненавистным…. и таким желанным…
* * *
Тихо скрипнула дверь.
Отвернулась. Сжалась. Только не смотреть, не смотреть на него, не смотреть в глаза.
Ненавидеть! Ненавидеть и презирать!
… а не любить.
— Привет, — едва слышно прошептал.
От неожиданности меня даже подкинуло на месте. Резко обернулась.
— Ты?
— Прости, что так поздно… Прости, что… Мария…
Молчу, молчу, потупив взгляд в пол. Замерев, забыв как дышать.
— М… можно я пройду?
— Н-д-да, конечно. Проходи, присаживайся.
Взгляды испуганно заметались по сторонам, потеряв опору. Встрепенулись, как мотыльки, закружились, и медленно, как снежинки, тут же оседали на твердую поверхность.
Нервы на пределе.
Рассудок отказывается комментировать происходящее.
Присел рядом, на кровать. Так близко….
Как раньше…
Глупое дежа вю открыткой из прошлого.
Как раньше… Без нервов, без инвалидности, без отчаяния…
До, ДО крушения, ДО Луи…
— Рене, зачем ты здесь?
— Хотел тебя проведать.
— В двенадцать ночи?
— Я долго решался…
— Кто тебя хоть пустил сюда так поздно? Если кто заметит…
— Переживу…
— Рене, зачем ты здесь?
— Я соскучился…
— Мы же расстались.
— Я помню, помню…. просто… Я думал, что… Два месяца… Ты отдохнула от меня, подумала над тем…
— Рене, я — калека…
— И что? Тебе же лучше становиться?
— А если не станет?
— Станет, конечно, же станет, — спешно подвинулся ближе, схватил в свои ладони мое лицо. — Станет, все наладится. Мы переживем, слышишь, мы всё это переживем. Вместе, как дурной сон.
Приблизился, приблизился ко мне…
Жгучее дыхание, знакомый, до боли знакомый аромат, обещающий прежнюю уверенность и минуты счастья.
Обман, самообман с приторными воспоминаниями, редкими воспоминаниями. Беды и слезы стерлись, оставив лишь розовые полосы.
Отдаться, сломаться, вернуться. Жить как раньше.
Привычкой, зато вместе. Без слез, отчаяния и поиска.
Одиночество. Почему бы в Рене не растопить одиночество? Хотя бы часть его, острые краи не стесать? Пусть ядро, ядро, суть его, этого чертовского одиночества, и останется, зато углы не будут больше ранить, резать, рвать душу…
Почему бы снова не вложить в него, в Рене, надежду и не жить как прежде?
Стерпится, слюбится…
Не знаю…
Ласковый, нежный, любящий поцелуй коснулся моих губ.
