— Следователь?
— Порфирий Петрович. Понял?
Он снова кивнул. Конспираторы! Мне было весело, и отвечала я весело и бодро. Меня не дослушали до конца. Улыбаясь, Нинушка сказала:
— Ну, тут все ясно.
Борьку долго мурыжили. Когда он вышел, на него набросились:
— Ну, как?
Он пожал плечами. Я спросила:
— А сам как думаешь?
Зилов раздраженно ответил:
— Да не знаю я! Трояк, что еще может быть? — и ушел курить. Я стояла, как оплеванная.
Тут подвернулась Любка со своим любимым присловьем:
— Не переживай!
Эта фраза была у нее на все случаи жизни. Ею она отвечала хамам, когда ей гадости говорили, но и по назначению тоже иногда использовала.
Танька Лоншакова рискнула сострить:
— А я все думаю, почему это у нас всегда свиней Борьками называют?
Все заржали, забыв, что за дверью идет экзамен. Тут уж я не выдержала, взмолилась:
— Ну, хватит, ребята!
Зилов оказался прав: трояк. Сашка и Марат тоже не блеснули. Но они, кажется, не очень переживали, отправились куда-то отмечать благополучное избавление.
Мы все отдалились друг от друга за последнее время, или мне казалось. Так жаль. Нет, с подругами встречались каждый день, пускались во всякие авантюры, связанные с нашими районными симпатиями.
Танька Лоншакова разочаровалась в Кариме после нескольких встреч и успела уже передружить с половиной районных парней. Таня Вологдина была влюблена в симпатичного юношу Толика, который учился в Чите, а на лето вернулся в поселок проходить практику. Официально никто из нас с ним знаком не был, но на танцах и в кино регулярно встречались. Таня молча страдала и не могла найти способ, хоть как-то приблизиться к Толику. Тогда эта проблема казалось неразрешимой: мы были убеждены, что юноша сам должен искать знакомства. А что делать, если он никак не хочет тебя замечать? Только мучиться остается. Вот мы и мучались, сетуя на свою принадлежность к ущербному слабому полу.
— Им все можно! — возмущались мы часто. — С кем хочет, с тем и танцует, и знакомится. А что же нам-то делать?
Вот нам и оставалось только шпионить, собирать сведения и негласно преследовать объект симпатии, любуясь им издали. Глядя, как сохнет Танька по своему Толику, я вдруг решила поговорить с ним. Мне терять нечего: уезжаю навсегда. А Таньке доброе дело сделаю. Не совсем же он бездушная скотина? Пообещала ей, что накануне отъезда обязательно поговорю, хоть и страшно тоже.
— Не сможешь, — уверяла Таня. — Испугаешься. Да и что говорить будешь?
— Найду что сказать, не боись!
