Потом Валентин Францевич руками повернул свою голову на 180>o, и показался приторно-сладкий, слащаво-приторный лик другого Кибрича. Он кликнул влачащую за собой умеренную цепь девуху, сидевшую за печатной машинкой у дверей кабинета. "Марш, - крикнул он. - На место!" Та улеглась на кожанный диван, разведя колени. "Косточкин! - тот моментально появился. - Проверить готовность!" Тот проверил. "Сиди тут и смотри, когда придет время - а ты знаешь - подашь по рюмашке"
Вошли трое с молотками. "Стучать погромче, - сдавленным голосом сказал Кибрич из-за ширмы, заглушая хлюпающие звуки, все подумают, что в таком стуке ничего не расслышишь и будут заниматься очернительством. А вы ловите каждое слово".
Рот хозяина кабинета каждый определенный момент непроизвольно приоткрывался и извергал: "Не поднимать башки! Не поднимать башки! " Тот, на кого эти окрики не действовали, моментально сваливался в воронку, откуда назад пути не было, и все плевали в воронку, пока тот, кто упал, не тонул в ней. Только две рыбы с иудейскими носами выплыли, тогда Кибрич позвал Начальницу над молотками и сказал: "Бросить двух рыб на сковородку! ".
Третья рыба оказалась подводной лодкой, и на сковородке не поджаривалась. Тут из-под земли что-то забулькало, и из каши дерьма появился кто-то зеленый, издававший невиданное зловоние, и опасный. Подпиши договор с нашей Комиссией Гос-Бесполезности, - сказал он, - и Мы поджарим твою подводную лодку". Однако, даже для Кибрича, привыкшего нюхать отбросы, запах чудовища казался невыносимым. Он отказался, - чудовище удалилось, но просветило Валентина Францевича обыкновенным человеческим голосом, что есть другая сторона зеркала, и с ее законами В. Ф., без его, чудовища, помощи не справиться. Тут же произошло: из-за зеркала раздался мышиный писк. Он пищал о том, что подручные Кибрича творят неизвестно что в заводском общежитии, чуть ли не насилуют девушек и устраивают пьяные дебоши.
4
Это суммировалось с прошло-будущим инцедентом, когда Косточкин с компанией попались на вывозе машин государственного дерьма. По мнению последнего, он ничего предосудительного не сделал, на этой стороне зеркала это равнозначно невинной студенческой шутке: когда они подвешивали банку с мочой над мертвенно-пьяной проституткой, с таким расчетом, что, как только она начинала шевелиться, ей на лицо выливалось содержимое банки.
С этим мышиным писком Кибрич сладить не мог: он не знал, чего не нужно делать и что нужно, чтобы этого писка не стало.. Конечно, он мог с писком не считаться, но одно только то, что с той стороны зеркала раздавались какие-то звуки, его приводило в невменяемое состояние.
