Каждый следующий день становился длиннее и теплее предыдущего. К Санниве подкрадывалась весна. Осторожно-осторожно, словно орешниковая соня к гнезду лазоревки. Но закованная в каменную броню столица Великой Империи держала зимнюю оборону, тщательно оберегая каждую льдинку, как ролфийские князья – свои награбленные сокровища: в древних узких переулках еще кое-где лежали сугробы черного, ноздреватого снега.
Прятались от солнечных лучей призраки мертвых и забытых, и, напротив, оживали природные духи. Выезжая на прогулку в Иператорский Цветочный парк, Джона чуяла незримое присутствие духа Валмиры – озера, на берегах которого расположилась столица Синтафа. Недаром на древнем гербе города изображалась дева с серебряной чашей, наполненной голубой водой. Все аллеи знаменитого на полмира парка вели к набережной с ее клумбами, статуями и экзотическими пальмами в кадках. Здесь же торговали жареными орешками и горячей кадфой, чтобы гуляющие могли «заморить червячка» прямо на ходу. К счастью и удовольствию Джоны, ранним утром таковых в парке не наблюдалось, поэтому, проезжая верхом по широкой аллее и болтая о светских пустяках с одним из женихов – Хилдебером Рондом, она чувствовала легчайшие и нежнейшие прикосновения, похожие на дуновение ветерка. Шуриа видела мерцающий туман над землей и слышала тихие ласковые голоса. Это пробуждалась от зимнего сна земля Джезима – земля проклятых. И те же соки, коими наливались почки деревьев, текли в крови у Джойаны Алэйи. Бледнеющий зимой рисунок на коже живота – цветок-змея – стал ярким и отчетливым, словно вокруг пупка женщины свернулась кольцом золотисто-зеленая химерная тварь. Каждая чешуйка видна, каждая прожилка. Он, этот рисунок, появляется в детстве, пока шуриа спит летаргическим сном, и становится знаком посвящения одной из стихий. Так Джезим метит своих обреченных детей, чтобы те из них, кто носит на теле змею-цветок, могли воззвать к любой другой стихии, кроме самой Земли. Ибо они сами и есть Земля.
Пока другие немногочисленные посетители парка пользовались возможностью похвастаться нарядами и чистопородностью скакунов под седлом, Джона наслаждалась сакральным родством с Джезимом.
«Ты – это мы», – шептали ей вековые каштаны, ручейки и спрятанные глубоко под слоем почвы древние валуны-алтари. «Ты – это я, – сонно ворковала безмятежная Лиридона, текущая через озеро. – Кровь твоя холодна, как мои глубины, волосы твои черны, как донный ил». Лиридона – Желание, самое подходящее имя для реки, впадающей в северное море. Горькие волны его бьются о скалистые берега острова Шанта. И графиня Янамари сама становилась рекой, стоило ей на миг прикрыть глаза, спокойной, медленной рекой. Жаль никто, кроме шуриа, не поймет, как это прекрасно – быть рекой.
