Казаки заголосили:
— Мы за царя московского православного стоим. За веру отцов и дедов наших!
— Кто смеет нас быдлом называть?
Вперед вышел небольшого роста старый казак.
— Кто эта там тявкает про измену? А-а! — протянул он. — Это ты, Федор?
— Иван? Живой? — Лютай смягчился, увидев старика.
— А чего мне сделается. Меня ни пули, ни сабли не берут. Заговоренный. А ты все под польское ярмо лезешь? Ведь мы с тобой вместе ляхов секли под Желтыми Водами и под Корсунем. Али забыл?
— Ничего я не забыл, Иван!
— Надо руки белого царя в Москве держаться. Токмо он для нас заступа от поганых татар и турок с ляхами. А твой Выговский чего натворил? Он договор Богданов порвал и снова шею под ярмо католическое подставил!
— Иван! — вскричал Лютай. — Опомнись! Али московское ярмо лучше польского?
— А как польские паны наших женок да матерей мордовали? Про то ты забыл? Как вольных казаков на колья сажали, а детишек их них в огонь кидали? Меня тот огонь до смерти жечь будет! И сабля моя всегда против ляхов будет! Против латинства поганого!
— Стар ты, Иван, но разумнее не стал. Али у московского царя нет шляхтичей? Чем его бояре лучше?
— А ты Федор, никак в паны метишь? Думаешь, король в шляхтичи тебя пожалует?
— Я казак! И казаком умру. И в шляхтичи не лезу! Но и в холопы московского царя не лезу!
Яненченко шепнул на ухо гетману:
— Вот они соратники отца твоего Богдана.
— И они грызут друг другу глотки словно собаки. Смотри, Иван, готовы вцепиться друг в друга. А ведь они воевали рядом и были друзьями.
— И такое сейчас по всему Переяславлю. Да что там — по всей Украине. Нет единодушия в нашем народе.
— Но договора с Москвой хотят многие полковники, Иван.
— Нам пора уходить отсюда, Юрий. Пока никто внимания не обращает. Тот казак может опознать тебя.
— Ты прав.
Перепалка в корчме продолжилась, а гетман с хорунжим под шумок быстро удалились, оставив на столе горсть серебра….
Юрий Хмельницкий, оказавшись в своих покоях и переодевшись, снова вызвал к себе Яненченко.
Гетман не любил носить простое платье, а предпочитал одеваться как знатный магнат. Вот и сейчас на нем был польский кунтуш сиреневого цвета расшитый серебром. За синим кушаком была гетманская булава усыпанная драгоценностями.
— Ты меня осуждаешь, Иван? — сразу спросил гетман. — Скажи мне правду!
— С чего мне осуждать тебя, пан гетман? Разве ты хозяин положения?
— Вот именно! — вскричал молодой Хмельницкий. — Вот именно! Что я могу сделать, если все противиться моей воле! Что могу я сделать, если мои полковники не могут мне ничего посоветовать? Я полностью в руках московских воевод.
