. Письма, X, 96, 10). Для этого уличенные в «суеверии» должны были всенародно поклониться отеческим богам и совершить положенные в таких случаях обряды. Кроме того, в знак окончательного отказа от «суеверия» и «безбожия» христианам надлежало публично отречься от Христа. Отказывающиеся сделать это осуждались как государственные преступники и подлежали наказанию, вплоть до смертной казни. Плиний признается, что велел казнить наиболее стойких христиан, объяснив, что «упорство и непреклонное упрямство во всяком случае должно быть наказано» (Письма, X, 96, 3, 5-6)
[47]. Любая власть, если она намерена внушать уважение к себе, не может мириться с демонстративным неповиновением. Именно за неповиновение Плиний и карал христиан, а не за то, что они являлись таковыми. В отношении самого христианства Плиний пребывал в нерешительности и спрашивал императора, следует ли наказывать за «имя», если нет налицо преступления? (там же, X, 96, 2). Впоследствии Иероним Стридонский ссылался на какой-то «древний закон», по которому христиане, представшие пред судом, не должны быть отпущены до тех пор, пока не отрекутся от своей веры (О знаменитых мужах, 42)
[48]. Никакого специального распоряжения на этот счет не существовало, но в таком духе Церковь рассматривала ответ Плинию императора Траяна, в котором говорилось, что «разыскивать христиан не надо; если на них донесут и они будут уличены, их следует наказывать» (
Плиний. Письма, X, 97, 2). Из этих слов был сделан вывод, что предосудительным объявлялось само по себе исповедание Христа. Некоторые историки считают, что письмо Траяна имело силу официального указа, распространявшегося на все римские провинции.
Обвиненный Домицианом в безбожии консуляр Флавий Клемент был приговорен к смерти, и совершенно закономерно христиане увидели в нем своего, хотя в действительности Флавий Клемент был одним из «предавшихся иудейским обрядам». Почти что выпиской из приговора Домициана выглядит замечание Тацита: «принимающие их (иудеев) обычаи ничто не усваивают так скоро, как презрение к богам, отреченье от родины, безразличие к родителям, детям и братьям» (История, V, 5, 2). Если переход в иудаизм, – в религию хоть и чужеземную и часто порицаемую, но все-таки терпимую как таковую за ее древность [49], – влек за собою столь крутые ответные меры, то что должно было постигнуть лиц, предавшихся «новому и вредному суеверию», нетерпимому самому по себе? Казалось бы, и общественное мнение, и существующие законы, и судебная практика не предполагали здесь никакой мягкости. И все же кажется, что временами римские власти были к христианам более снисходительны, чем к новообращенным иудаистам. По крайней мере христианам предоставлялась возможность реабилитироваться перед властью и обществом путем отречения от своего «пагубного суеверия», в то время как принявшим иудаизм рассчитывать на такие поблажки часто не приходилось. Особенно после двух напряженных войн, которые римляне вели с иудеями Палестины в 66-74 и 132-135 гг. и произошедшего между этими войнами всеобщего восстания иудеев Египта и Киренаики в 115-117 гг., когда была вырезана масса греков, а также римлян, проживавших в этих провинциях. В это время любой, предававшийся иудейским обрядам, рассматривался как предатель, перешедший на сторону врага. С ним могли расправиться и без суда. В эти же самые годы Плиний Младший в Вифинии отпустил на свободу большую часть арестованных им христиан после того, как они публично отреклись от Христа, а казнил только самых упорных и стойких «суеверов». Спустя столетие Септимий Север опять же грозил карами главным образом иудейским прозелитам, а новообращенных христиан добавил к ним столько поскольку. Тертуллиан уверяет, что Север вообще сквозь пальцы глядел на существование при его дворе приверженцев христианства, в том числе «многих патрициев и знатных дам» (К Скапуле, IV, 6). Но когда, согласно другому источнику, Северу донесли, что один из знатных римских юношей, приятель его сына, исповедует иудейскую религию, император велел его примерно высечь (
