И ясновидцем пронйкал туда, где ты была; я, страсть твою читая, оттенки чувств твоих запоминая, с тобой незримо был везде, всегда
и наполнял тебя серьезностью страстей ты без меня такого не узнаешь, что ты теперь лишь в памяти скрываешь благодаря способности моей.
Я целую страну открыл тебе, где нет того, что ты знавала прежде, хотя ты жила в Призраке - надежде со всем твоим и не твоим в борьбе.
Я много лет предчувствовал тебя. Я знал, что ты живешь и ходишь рядом. Вот почему глаза твои я взглядом своим к себе приворожил, любя.
И вот, телерь - обрыв. Но эта страсть, Что перехлестом через грань приличий, примеров обывательских, различий над нами прежнюю свою имеет власть.
Подумай о себе. Ведь это я, расправив крылья из груди пронзенной, лечу к тебе под широкрылым звоном, к тебе лечу как символ бытия,
И ты пойми, что все, что есть в тебе, не обагрит заката темной новью, пока не будет жертвенно любовью передолняться тайный знак небес,
пока не будет ясный муж в борьбе со злым и оторочейным раскатом, и я шепчу стремительно и внятно к начертанному символу Л*Б*.
1983. БОБРУЙСК
* Поэма "ЗВОНОК" *
Весь день был пуст. И телефон молчал. Молчала часть утраченного света. И диск крутился медленно, хоть это не помогало разорвать овал.
Тревожно бился колокол сердец. И мысли часть остатком голубела. И однозначность еле - еле пела, и молотом железо мял Кузнец.
Сидели птицы в ряд на проводах. Вводил мгновенья взгляд в окно за руку. И человек в окне внимал такому стуку, что раздается даже в поездах.
Дождь уже кончился. Блестели провода. Блестел асфальт. Блестело все неярко. И становилось в доме как - то жарко, и даже душно было иногда.
И диск крутился, но еще стоял как солнце на безбрежием небосклоне. Срывались с места розовые Кони, храпели и кусали свой металл.
Бледнела розовость заката и грубела * как кровь, запекшись в небе голубом, и на ступеньках женщина сидела, одна и здесь, и не входила в дом.
Ее халат был светлым и волнистым.
А руки были где- то впереди. В ней что - то дрогнуло, как будто отделившись, и замерло, себя опередив.
Диск, вздрогнув, стал. Вертеться больше он не мог, и вот, теперь, остановился. Но колокол все также глухо бился и жаждал обрести высокий звон.
Но звон молчал. Возможно, где-то спал. Рука, устало трубку опустив, повисла в жесте. И, соединив себя с собой, нащупала металл.
Металл был холоден. /Железо мял Кузнец/. Кружились мысли в голове, как пули. В висках - взбежав - мгновения уснули, и провод спал, свернувшись в ряд колец.
