Ее слова вернули спокойствие Беатриче; насколько вначале она была полна возмущения и необузданного гнева, настолько же стала спокойна и рассудительна после того, как мачеха напомнила этой великой душе о ее достоинстве. С этой минуты она хранила до конца полное самообладание, которое привело в изумление весь Рим.
Она попросила, чтобы ей прислали нотариуса для составления завещания, и просьба ее была уважена. Она велела похоронить ее в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио[20] и завещала триста тысяч франков женскому монастырю Стимате (в честь стигматов святого Франциска): эта сумма должна была пойти на приданое пятидесяти бедным девушкам. Под влиянием этого примера растроганная синьора Лукреция тоже составила завещание, согласно которому ее тело должно быть погребено в церкви Сан-Джорджо; она завещала этой церкви пятьсот тысяч франков на раздачу милостыни и сделала еще много других благочестивых пожертвований.
В восемь часов они исповедались, прослушали мессу и причастились. Но, прежде чем пойти к мессе, Беатриче подумала, что будет нехорошо, если она взойдет на эшафот перед всем народом в богатой одежде, которая была на ней. Она велела принести два платья: одно для себя, другое для мачехи. Они были такие же, как у монахинь, без украшений на груди и на плечах, со складками и широкими рукавами. Платье мачехи было из черной материи, платье молодой девушки — из голубой тафты, с толстой веревкой вместо пояса.
Когда принесли платья, синьора Беатриче, стоявшая на коленях, встала и сказала синьоре Лукреции:
— Матушка, час наших страданий приближается; нам надо приготовиться, переменить платья и в последний раз помочь друг другу.
На площади у моста Святого Ангела был сооружен большой эшафот, на котором возвышалась mannaia (нечто вроде гильотины). В тринадцать часов (восемь часов утра)[21] члены братства милосердия принесли к дверям тюрьмы свое большое распятие. Первым вышел из тюрьмы Джакомо Ченчи; он с благоговением опустился в дверях на колени, сотворил молитву и приложился к святым язвам Христа; за ним следовал его младший брат, Бернардо Ченчи, тоже со связанными руками и с дощечкой перед глазами. Собралась огромная толпа народа, и в это мгновение произошла давка оттого, что из окна почти прямо на голову одного из кающихся братьев, державшего зажженный факел рядом с хоругвью, свалился сосуд.
Все взоры были устремлены на обоих братьев, когда вдруг к ним подошел римский фискал и объявил:
