— Бусурманка! Написать даже не может по-русски!
Поскольку был час пик, народу в метро набилось под завязку. Входя на станцию, поезд буквально продирался сквозь людскую толпу. Поэтому особенно странным казалось, что средний вагон практически пуст: усталый женский силуэт рисовался за занавескою, да человек с пышными буденовскими усами, одетый в метроформу, расхаживал по проходу, заглядывал под сиденья. Прочие вагоны, не успев выплюнуть-выдавить очередные человеческие порции, подвергались небезуспешным атакам перронных масс, двери же среднего были как чугунные, окна — как стальные. Так, с пустотою посередине, оставив по себе вой, скрежет и пол-платформы народу, поезд и скрылся во тьме…
На какой-то другой станции работали все четыре эскалатора, но публикою было забито только три: четвертый двигался вниз налегке, неся Кузьму Егоровича с Машенькою за ручку, да двоих в штатском пятью ступенями ниже и двоих — пятью выше. Штатские усиленно читали газеты, Кузьма Егорович тоже просматривал «Правду».
— Гляди-ка! — ткнул локтем один из публики другого и весь вывернулся.
— Ну?! — сказал изумленный другой.
— Точно! — утвердил первый.
И только когда частокол фонарей скрыл Кузьму Егоровича окончательно, повернулся лицом вперед и добавил озадаченно, чуть не в затылке почесав:
— Де-мо-кра-ти-за-ци-я…
Метропоезд притормозил прямо посреди тоннеля. Из боковой дверцы вошли в пустой вагон Кузьма Егорович и Машенька. Поезд понесся дальше. Машинист в кабине включил микрофон:
— Через следующие станции…
— …поезд по техническим причинам проследует без остановок, — услышали машинистов голос битком набитые в вагон пассажиры, и лица их исказились ужасом, но грохот колес заглушил визги отчаянья и возмущения…
Бешеный состав пронесся через переполненную народом станцию…
Машенька стояла в торце вагона, упрямо уставясь в занавешенное стекло. Очень по-русски красивая женщина лет двадцати восьми прятала в сумку скомканный платочек.
— Подойди к матери, Маша! — жестко приказал Кузьма Егорович, но в ответ получил только передерг плечиками.
— Оставьте ее, — сказала Аглая сквозь всхлип.
— Она от любви, — пояснил Кузьма Егорович. — От обиды.
— Бумагу вашу давайте, — сухо оборвала Аглая.
— Я предупреждал, когда ты собиралась за Никиту. И все сделал, чтоб не случилось развода.
— Или вы сейчас же дадите вашу бумагу, или…
— Или что? — осведомился Кузьма Егорович.
Человек в метроформе и усах насторожился, явив тождество с Равилем.
