— Согласен, — ответил Кузьма Егорович, краснея.
— Согласна ли ты поять в мужья раба Божьего Кузьму?
— Mais oui, — ответила Жюли игриво, с чисто французскою грацией. — Certainement…
Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью была вывеска США, над другой — ИЗРАИЛЬ, над третьей — ФРАНЦИЯ, над четвертой — ПРОЧИЕ СТРАНЫ.
Кузьма Егорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:
— Куда, папаша?
— Да я… — встрепенулся было Кузьма Егорович, но тут же и осекся. — Мне только спросить, — сказал таким тоном, словно приучался к нему всю жизнь.
— Всем только спросить! — понеслось из очереди.
— У всех дети!
— У всех через час самолет!
— А кто… — поинтересовался Кузьма Егорович. — Как этою Кто последний во Францию?
— Вон, папаша, — показали ему. — Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, проставил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
— А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена была цифра 72:
— С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой… —
пели Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с аэропортом Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на пустынном зимнем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где большая толпа народу, в основном — людей молодых, слушала песню с должным восторгом. То здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА КРОПАЧЕВ СПАСЕТ РОССИЮ!, РОК — ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, ГОЛОСУЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! — и несколько особенно трогательных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧКА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали на мгновенья песню гулом, но, когда не перекрывали, она доносилась и в шумный, суетящийся зал отлетаю
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егоровича, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Равиль.
— Но что я там буду делать?! — прямо-таки ужасался Кузьма Егорович, готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
— Скажи дедушке, — обратилась Жюли по-французски к Машеньке, — что многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
— Бабушка говорит, — перевела Маша, — что многие истинные коммунисты…
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали, свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в матроске на коленях тридцатилетнего отца…
