Гиперборейская чума | страница 78
Обманчив месяц апрель. Еще и снегу может подпустить.
С Воробьевых гор окинули глазом город. Темно…
Переглянулись:
– Едем?
– Едем, брат…
Пустыми улицами без девок и извозчиков они проехали еще пять верст и оказались в месте своего назначения, перед ничем не примечательным домом с арочными воротами.
Сторонний человек нипочем не сказал бы, что вот за этими самыми воротами (ржа со скрипом и заспанный дворник) скрывается могучая и секретная советская лаборатория. От которой (чем не шутит черт!) зависит все будущее счастье угнетенного человечества.
– Никодимыч, отпирай! Отпирай, Никодимыч!
– Фу, дымищу-то напустили…
Из флигеля – ассистентка Фрида.
– Не ждали вас так рано, зачем?..
– Невмоготу, Фрида Абрамовна! Запускай нас внутрь и дай поглядеть на приготовления.
Молча пошла впереди, в гулкое нутро дома. Странный флигель, никто и не поймет, что он – всего лишь нашлепка над громадным подземным залом. По лестнице, потом налево – и вот ты над круглой площадью, залитой дуговым светом.
Посередине площади – грузовик, в кузове которого стоит как бы круглая птичья клетка из белых прутьев сравнительно больших размеров, так что две новенькие мотоциклетки «БМВ» там помещаются, дьюары с газом и коричневые баулы. И немного места остается для двоих пилотов-испытателей.
Шестеро вокруг. Терешков знал их всех, знал и доверял. Вот старый Зосимов, спец из редких, любящий смотреть на звезды. Как флотский инженер строил подводный минный крейсер «Енисей». Вот Панкратов, тоже белая кость, но в доску свой, в революции с молодых ногтей, знал Ильича еще студентом. Легко орудует такими силами, что жутко делается, – и думаешь, зажав щепоть в кармане, что не все познано еще человеком и не все доступно ему так же легко, как бензин, электричество или пар. Но и гордость берет. Стрыйский, похожий издали на кривую растрепанную швабру, может в уме сосчитать любые числа и говорит, что никогда ничего не забывает. Бывший комиссар у Тухачевского, а крив потому, что белопольская сабля прошлась по ребрам справа, пересчитав их наново и по-своему. Манукян, электрик. Взглядом может лампочку зажечь. Проводку видит насквозь. Выводил в восемнадцатом флот из Гельсингфорса. Шпац, бывший эсер, сумевший удивить самого Эйнштейна странными трудами о парадоксах. И, наконец, Марысичка Панкратова, с которой совсем неохота расставаться…
– Ты вздыхаешь? – спросил Марков.
– И да, и нет, – ответил Терешков, диалектик. – Я вздыхаю, потому что очень долго мы с тобой ждали этого момента, а когда он наступил, все оказалось будничным. Но я не вздыхаю, потому что так и должно быть. Мы всегда ждем чего-то необыкновенно прекрасного и обижаемся на обыденность и думаем, что она нехороша. А вот она-то как раз и хороша. Что мы увидим там – мы ведь не знаем, правда? Но уже готовим себя к тому, что это будет – необыкновенно, прекрасно и восхитительно. Так?