– Стремное – что? – испугалась Ираида.
– Берло, девушка, это… как бы поточнее выразиться… ну, что-то вроде провианта. Еда, в общем. Да, еда. И часто приходилось нам делать неплановые остановки. И вот остановились мы в очень живописном месте: дамба метров пять высотой, по одну сторону – рисовые поля, крестьяне в тростниковых шляпах, деревушка вдали с вышками для часовых. А по другую сторону – древний храм, и какие-то люди его разбирают киркомотыгами. Разумеется, под охраной. Красивый такой храм… И вот сидим мы и пейзажем этим любуемся, и вдруг один из тех, кто с кирками, кирку эту бросает, бежит к нам и орет во весь голос: «Я – майор Дуглас Фогерти, личный номер такой-то, сообщите правительству Соединенных…» – не успел договорить, догнали его, повалили и стали избивать прикладами, а потом поволокли за ноги. А какие-то чины уже к нам бегут. Мы кое-как штаны надели, переводчик в машине спит, сморило его, и вдруг водила наш, до того по-русски ни шиша не знавший, быстро-быстро лопочет: «Вы ни слова не знаете по-английски. Повторяю: вы ни слова не знаете по-английски…» Первый раз я видел тогда бледного вьетнамца. Ужасное зрелище…
– Я тоже один раз бледных негров видел, – сказал Коломиец. – А уж какого я сам колеру был – и представить не могу.
– Как мне в голову стукнуло, не понимаю, но схватил я тогда скачковский ром, сам винтом высадил треть и парней заставил. Скачок тут же лег – на старые дрожжи много ли надо… В общем, продержали нас сутки в какой-то местной кутузке. Всех по отдельности. Колоть пытались на знание английского, задавая внезапно вопросы. Все, как в фильме «ЧП», которого ты тоже не помнишь…
– Помню, – сказала Ираида. – В прошлом году показывали по НТВ.
– Я уже кричать начинаю: «Требую встречи с советским консулом!» – и другие глупости. А кричать их ни в какой тюрьме не рекомендуется. Даже в самой что ни на есть братской. В общем, ровно через сутки прибывает белый человек с военной выправкой, свободно говорящий на русском матерном. Он меня дешево колоть не стал, а лишь на сакс посмотрел и говорит: «Да чтоб джазист английского не знал!..» Я было крутнулся: трубу в подарок корешам купил, а сам как попка-попугай: пою, а слов не понимаю. Он на меня посмотрел, как на идиота, и говорит: «Ладно, Кристофор, пойдем, я тебе настоящую Америку открою». И проводит в другую камеру, попросторнее. А там лежит то, что от нашего водилы осталось. Переводчик-то, пидор, вполглаза спал… – Крис сморщился, как от боли, мотнул головой. – В общем, как мы обратно в Союз попали, я просто не помню. Пили неделю и не разговаривали. Потом разошлись… Со Скачком мы еще виделись изредка, а Санька сломался, похоже: стал тексты слов писать про БАМ да про сталеваров. Забогател, обнаглел. Окуджава как-то рассказывал: в лифте с ним едут, Санька хвастается: машину поменял, на даче бассейн построил, еще что-то. Я, говорит, возьми и спроси: деньги-то где берешь? А тот меня этак по плечу похлопал: песни писать надо… Эту
