. Но никаких хайдуков не нашел, прятался в хижинах пастухов, на кошарах, мок в горах под ливнями, питался щавелем, ягодами и кореньями. Наконец решился спуститься к железной дороге, соединяющей Рущук с Варной. На станции Нови Пазар его три дня прятал железнодорожник Атанас Веснов держал под замком в пустом товарном вагоне, на запасном пути, по ночам приносил лепешки и воду, выпускал на прогулку. Но путевой обходчик Дичо Станчав — добровольный и ревностный турецкий соглядатай — что-то унюхал. Надо было уходить, пока не поздно.
Атанас достал Цветану удостоверение на имя служащего Гиршовой железной дороги, принес ему форму, фуражку железнодорожника. Только обувь раздобыть не смог, и на ногах у Цветана так и остались в лепешку разбитые башмаки.
И снова степная дорога. На ней повстречался он с молоденькой чорбаджийкой, едущей в фаэтоне. У нее пухлые губки, пухлые щечки, налитое молодостью пышное тело. Лале Карагезовой было восемнадцать лет. Она возвращалась в Рущук из Тырново от дяди Стефана — владельца шелкоткацкой фабрики и паровых мельниц. Как, опасливо кося на спину кучера, немедленно призналась Лала: она сразу догадалась, кто это идет, прихрамывая, по дороге. Но ей было интересно посидеть рядом с вот таким… Она замялась и не оказала «бандитом»— так называл повстанцев ее дядюшка. Через полчаса совместной езды их остановил отряд башибузуков, все еще вылавливающий рассеявшихся четников. Большеголовый, волосатый предводитель башибузуков, приподнявшись на широких, во всю ступню, стременах, впился глазами убийцы в лицо Цветана:
— Мал-мал хайдук?
— Нет, — ответил Купаров, пряча ноги.
— Капасыз (разбойник)? — допытывался башибузук и долго рассматривал протянутое ему удостоверение, переворачивая его то так, то этак. — Комит?
Лала бесстрашно и с интересом смотрела на башибузуков, которых до этого никогда не видела.
— Меймур (чиновник), — сказала она о Цветане.
— Не суйся, а то прирежу, — освирепел башибузук и выхватил из ее рук сумочку.
Лала взвизгнула:
— Как ты смеешь?! Моего дядю знает сам визирь!
Дядя Стефан действительно часто ездил в Истанбул и у себя принимал турецких гостей.
Разбойник, ухмыльнувшись, выгреб из сумочки все, что там было:
— Славь аллаха, что брюхо тебе не вспорол.
Отряд пошел своей дорогой, а Лала забилась в истерике, повернув к Цветану словно бы сразу расквасившееся лицо в слезах, закричала:
— Оставь меня в покое! Иди своей дорогой! — и, увидев, что он медлит, крикнула еще пронзительнее: —Ты что, глухой?! Иди!
