Кто не мог ходить в подвал, где были классы с партами, с чёрной доской, тому уроки задавали на дом. И учительница через день, через два обходила таких ослабевших ребят…
Что-то её давно нет. Но она придёт же когда-нибудь, и Алеше будет чем отчитаться. В последний приход она задала урок на неделю!
Разогрев подмёрзнувшие чернила, Алёша переписывает набело диктант, который он научился сам себе диктовать.
И вдруг его подбрасывает далёкий подземный толчок, почти незаметный. Но он-то знает, что это начинается обстрел. Это ударило тяжёлое орудие, установленное немцами где-то за Пулковскими высотами.
Нарастает тугой свист, от которого из рамы вываливается заткнувшая пролёт окна подушка.
Разрыв позади дома сотрясает стены, жалобно звенят уцелевшие стёкла.
Снова подземный толчок, и снова тугой свист. И ещё, и ещё. Снаряды летят вразброс, разрывы справа, слева. Не поймёшь, куда целятся.
— Дураки! Дураки! — сквозь стиснутые зубы ругает фашистских артиллеристов Алёша. — Куда палят? Наши солдаты, пулемёты, пушки — все на окраинах. В центре города ничего военного нет… Ну и пусть, пусть тратят зря снаряды, дураки!
Вот где-то особенно близко грохнуло. Окна застелило дымом. Хочется посмотреть, что загорелось. Алёша подтягивается на подоконник. Горит дом напротив через улицу, хороший, красивый, с колоннами…
— Дураки! Дураки!
Может быть, потушат? Хочется посмотреть дольше, но снова далёкий подземный толчок, и он сползает с подоконника. От близкого разрыва могут попасть в глаза осколки стекла. А глаза ему пригодятся, чтобы смотреть в оптический прицел винтовки, а не зря глазеть из любопытства. Не имеет он права рисковать глазами будущего снайпера.
Алёша заставляет себя отвернуться к стене, на которой играют тени пожара…
Разрыв где-то далеко… Но следующий может быть и в их доме. Ему становится страшно при мысли, что вернется мама, а на месте дома — груды развалин… Вдруг доносится звук, от которого сразу теплеет на сердце. Он похож на успокаивающее гуденье пчелиного улья.
— Ура! — шёпотом кричит Алёша, у него что-то сел голос в последние дни. — Ура, пошли штурмовички! Они вам дадут жару!
Штурмовиков еле слышно за дальностью расстояния, но Алёша, закрыв глаза, воображает, как наши лётчики пикируют на фашистскую батарею, ведущую огонь. Как гитлеровские артиллеристы разбегаются и падают побитые…
Когда-то он любил рисовать такие картины цветными карандашами, но теперь сил нет, и он рисует эту картину мысленно. И шепчет:
