И каждую секунду мы ждем, что вот-вот окунемся в океан, но секунды идут, и мы летим вперед и каким-то чудом не попадаем в океан. Дядя Том благополучно ведет машину над самыми гребнями волн.
Второй мотор захлебывается, Дает перебой, но мы летим.
Мы всматриваемся в туманный горизонт — может быть какой-нибудь остров покажется: тогда мы спасены.
Впереди, действительно, показались скалы. Только бы долететь до них. Может быть там и бухта найдется.
В проливах между скал, такой сквозняк, что кажется удивительным, как это скалы стоят на месте, а не летят туда же, куда понесло и нас.
Мы не утонули в океане, но сейчас нас разобьет о скалы.
И вдруг мы шлепнулись в какую-то бухту. Искусство дяди Тома спасло нас. Самолет остался невредим.
Оглядываемся. Кругом скалы. Они отвесно спускаются в море. Их вершины покрыты гигантскими соснами. Дикое место. Но странно то, что с высоких берегов несется не то лай, не то плач. Куда же это мы попали? И кто это плачет?
Но отгадывать некогда. Надо скорей прикрепить самолет. У нас только три «конца». Этого мало. Если ударит сильный шторм, «концы» лопнут, и самолет унесет в океан или разобьет о скалы.
Мы с большим трудом привязали самолет.
Между морем и скалами узенькая полоска берега. Мы пошли по ней.
Обогнули скалистый выступ и впереди увидели деревянные бараки.
От радости бегом пустились к баракам.
А навстречу нам уже идут три человека. Они тоже все в кожаном, в сапогах выше колен. Скулы у них широкие, глаза маленькие.
— Алеуты, — сказал я.
Мы подошли поближе.
— Здравствуйте! — говорим мы все вместе. — Где мы?
А они не отвечают. Значит — не понимают по-русски. Вот несчастье! Тогда один из алеутов выходит вперед и говорит что-то. Мы слышим: рыба, зима, сторож и еще какие-то перековерканные русские слова. Все-таки кое-как понять можно.
Битый час стараемся понять друг друга. Наконец поняли.
Оказывается, мы спустились в бухту Ватерполо. Трое алеутов сторожат бараки; летом здесь рыбные промыслы. А сейчас, к зиме, все пустует.
В это время на вершинах скал снова кто-то заплакал. Нам стало жутко. Но алеуты стоят — и ничего. Мы опять приступили к «русскому» алеуту.
— Что это такое?
Допытались: лисицы.
Этот остров — заповедник. Лисицу на нем не трогают. Развелось их множество. Когда лисицы почуют что-нибудь любопытное — приходят к морю, лают и плачут. На этот раз лисицы заинтересовались нами.
— Хорошо еще, что не смеются, — сказал Фуфаев.
Он всегда острит.
