Вторую самхиту назвали "Атхарваведа", она ведала магией. Той магией, что требовалась людям каждый день.
Ригведу разделили на десять книг (потому что не может быть не упорядоченным творение, повествующее о космическом порядке). "Мандала" — звалась такая книга.
"Атхарваведу" не стали упорядочивать подобно "Ригведе". К "Атхарваведе" обращались, когда нужна была помощь. Ее строки приносили счастье, облегчали страдания и накладывали проклятья. Была белая и черная магия "Атхарваведы".
Когда жизнь на новом месте стала более мирной и размеренной, у народа вед образовались свободное время, свободные силы и люди стали задавать себе вопросы, неуместные в военные годы.
Например, как же верить правильно? Чтобы было совсем правильно — до мелочей. Чтобы красиво, завораживающе и пугающе. Как лучше всего приносить жертвы? Когда? Какие? Какую посуду использовать? Как расставлять предметы при обряде? Совершенству ведь нет предела.
Ответы на эти вопросы искали в новых Ведах: Яджурведе и Самаведе. Там речь шла о ритуалах.
На "Черной Яджурведе" поэзия и закончилась.
Завершилось время мантр, началось время брахман.
Брахманы — не люди, а книги — объясняли, как нужно правильно понимать мантры. Уже не стихами.
Эти книги были слишком серьезны и сложны. И чтобы понять, как верить, человек теперь должен быть с почтением спрашивать жреца, который разбирался в вере, в то время как все остальные не знали тонкостей и подробностей "как правильно" и блуждали вслепую в витиевато сплетенной сети из ограничений, правил и толкований.
Дух поэзии улетучился со страниц брахман.
* * *
Времена брахман, великолепные (с первого взгляда), когда ритуалы были отточены и доведены до блеска, несли в себе будущее зерно разрушения.
Так бывает с любым делом, ведь есть суть — внутреннее, и есть оболочка — внешнее. Дело живет, пока жива суть, внешние оболочки могут меняться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам. Но как только начинают трепетно сберегать оболочки, не допуская ни малейших отклонений (чаще всего искренне считая, что только так можно сохранить дело) внешнее неизбежно окостеневает. А суть испаряется, гибнет, сгнивает заживо. Но дело все в том, что сберегать оболочки всегда проще, чем докопаться до сути, чем проникнуться духом дела, его душой. Это было, есть и будет.
Но, покинув мертвую скорлупу, стихи начинают рождаться в новом месте, им нет преград, нет расстояний.
Во времена брахман не разрешалось задавать вопросы, зачем делать это, а зачем то. Жрецы говорили: "так надо!", — потому что написано в священных книгах, и делается по разрешению богов. А что знают боги, известно только им, жрецам, посвященным в тайные знания.
