Такова репутация мудрости, стоящая на основах, более зыбких, чем фундаменты воздушных замков.
Когда Дасти уселся за руль, Марти уже сидела на пассажирском месте, скорчившись, упершись головой в «торпеду». Ее трясло, она стонала. Она изо всех сил сжала колени, засунув между ними ладони, словно руки зудели от желания учинить погром.
— В перчаточном ящике есть что-нибудь острое? — спросила Марти, когда Дасти захлопнул за собой дверь.
— Не знаю.
— Он заперт?
— Не знаю.
— Запри его, ради бога.
Он послушно запер маленький замочек и включил двигатель.
— Побыстрее, — потребовала она.
— Ладно.
— Но поезжай не слишком быстро.
— Ладно.
— Но поторопись.
— Так как же мне ехать? — спросил Дасти, отводя машину от тротуара.
— Если ты будешь ехать слишком быстро, я могу попытаться схватить руль, вывернуть машину с дороги и перевернуть или же направить ее в лоб грузовику.
— Но ты, конечно же, не сделаешь этого.
— Я могу, — настаивала она, — и сделаю. Ты не желаешь увидеть того, что творится в моей голове, какие в ней возникают картины.
Заторможенность, вызванная приемом трех снотворных таблеток, покинула ее в считанные секунды, тогда как в животе Дасти все усиливалась изжога, вызванная пончиком с кремом и холодным молоком.
— О боже, — простонала она, — боже, прошу тебя, не позволяй мне видеть этот кошмар, запрети мне видеть его.
Скорчившись в жалкой позе, изнемогая от ужасных видений, которые незваными представали перед ее мысленным взором, Марти вдруг заикала. Почти сразу же икота сменилась сильными рвотными движениями, которые, конечно, заставили бы ее до капли извергнуть содержимое желудка, если бы в нем что-нибудь было.
С утра движение на улицах, по которым они проезжали, было довольно напряженным, но Дасти перескакивал из ряда в ряд, иногда рискованно втискиваясь в узкие промежутки между машинами, игнорируя гневные взгляды других водителей и отрывистый лай сигналов. Марти, казалось, неслась с крутой горы на неуправляемых санях эмоций, скользила по гладкому льду, а у подножия склона ее ожидал приступ паники. Дасти стремился оказаться как можно ближе к приемной доктора Клостермана на тот случай, если она на этом пути врежется в стену и обрушится в срыв наподобие того, свидетелем которого он оказался вчера вечером.
Хотя бесплодные рвотные позывы мучили Марти сильнее, чем когда-либо, она не испытывала никакого облегчения, и не столько потому, что ее желудок был пуст, сколько потому, что ей требовалось извергнуть воображаемую рвоту, порождаемую омерзительными образами, возникающими в ее сознании. Вероятно, ее рот был полон слюны, как обычно бывает при приступах рвоты, так как она несколько раз плюнула на пол.
