Когда Сьюзен остановилась перед ним, доктор поднял кулак. Она, казалось, не испытывала ни малейшего страха. Впрочем, так оно и было. Ее индивидуальность в данный момент была так глубоко подавлена, что она была не в состоянии выказать какую-либо эмоцию, пока не получит указания это сделать.
— Я разобью тебе лицо.
Хотя Ариман слышал в своем голосе ребяческую раздражительность, это нисколько не беспокоило его. Доктор достаточно хорошо знал себя, чтобы понять, что в ходе этих игр с управлением чужими личностями он сам испытывает регрессивные изменения индивидуальности, спускаясь по лестнице лет. Этот спуск ни в коей мере не мог повредить ему, он даже был совершенно необходим для того, чтобы насладиться происходящим во всех его нюансах. Как взрослый, много проживший и видевший человек, он был почти пресыщен, но как мальчишка все еще обладал восхитительно незрелым ощущением удивления, все еще приходил в восторженный трепет от каждого нового проявления своей злонамеренной власти.
— Я просто должен разбить твое дурацкое лицо, так разбить, чтобы ты навсегда осталась уродиной.
Полностью скованная его заклятьем, Сьюзен оставалась безмятежной. Несколько секунд ее открытые зеленые глаза бессмысленно дергались в быстром сне, но это никак не было связано с угрозой.
Но сейчас были совершенно необходимы осмотрительность и сдержанность. Ариман не мог себе позволить осмелиться ударить ее. Если смерть будет должным образом организована, то маловероятно, что ее смогут счесть убийством и начать расследование. А если на трупе окажутся синяки и ушибы, то в самоубийство могут и не поверить.
— Я больше не люблю тебя, Сьюзи. Совсем не люблю тебя.
Она молчала, потому что не получила указания, что нужно сказать.
— Я предполагаю, что ты еще не звонила в полицию. Скажи мне, если это так.
— Это так.
— Ты говорила с кем-нибудь о той видеозаписи, которую показывает телевизор?
— Я говорила?
Напомнив себе, что ее ответ не был проявлением неповиновения, что именно так она была запрограммирована отвечать на вопросы, когда находилась в тайной часовне своего сознания, доктор опустил кулак и медленно разжал его.
— Скажи мне — да или нет, — говорила ли ты с кем-нибудь о той видеозаписи, которую показывает телевизор.
— Нет.
Сдержав вздох облегчения, он взял ее за руку и подвел к кровати.
— Садись, девочка.
Она села на край кровати, колени сжаты, руки спокойно лежат на коленях.
В течение нескольких минут доктор допрашивал ее, так и сяк меняя свои вопросы, которые формулировал как утверждения или команды, пока не понял, зачем она устроила западню с видеокамерой. Она искала улики против Эрика, а не против своего психиатра.
