Гауптману не раз приходилось видеть, как таким вот образом потешались над пленными красноармейцами, партизанами и местным населением солдаты зондеркоманд.
☺– У вас появились еще какие-то вопросы? — и впрямь ухмыльнулся Беркут.
Улыбка его была жесткой и властной. Гауптман даже позавидовал ему. Если то, что этот капитан с сорок первого сражается у них в тылу, верно, — а в это можно было поверить, поскольку говорит он с почти правильным берлинским произношением, — то стоит лишь удивляться, как это ему удалось сохранить такую выдержку и такую силу воли.
— Капитан, — растерянно развел гауптман руками. Очки с одним стеклом, которые он наконец надел, придавали рано сморщинившемуся лицу пленного довольно странное выражение, делая его похожим на нелепую новогоднюю маску. — Не нахожу слов, господин капитан… Вы слышали когда-нибудь об Отто Скорцени? О том, похитившем Бенито Муссолини? Ведь вы действовали в нашем тылу, а со Скорцени вы коллеги.
— Наслышан, гауптман, наслышан.
— Так вот вскоре вы сравняетесь в славе с этим моим великим земляком, австрийцем. Помяните мое слово, господин капитан.
— Мне не очень хотелось бы сравниваться с ним, поскольку и своей славы достаточно. Но это уже вопрос полемический. Старшина, личное оружие — гауптману.
— «Личное»! Какое еще «личное»? Было личным — стало колхозным, — неохотно извлек старшина пистолет немца из кармана брюк. — Такую вещь отдавать! Я бы к нему патрончики подобрал…
Андрей взял у старшины пистолет, проверил, не заряжен ли, передал немцу и спросил, все ли ему понятно. Вместо ответа, гауптман молитвенно сложил ладони, между которыми оказался пистолет, выражая свою искреннюю признательность.
— Надеюсь, слово, данное вами, — это слово офицера?
— Можете не сомневаться, господин капитан. Вы уже сделали для меня значительно больше того, что я еще только собираюсь сделать для вас.
— Вот именно.
Беркут коротко, не вдаваясь в подробности их переговоров с немцем, объяснил старшине, что ему следует сделать, чтобы гауптман попал к своим, повернулся и, не сказав больше немцу ни слова, направился туда, где его ожидал Корун.
Лес кончился. Петляя по кустарнику, Крамарчук чувствовал, что преследователи приближаются. Однако стрелять стали реже. Наверно, потому, что большинство из них просто-напросто потеряло его из вида и боялось перестрелять своих. А те, что бежали первыми, слишком увлеклись погоней.
По топоту сапог, по треску сучьев слева и справа от себя, сержант определил: немцы рассыпались веером, пытаясь обойти его, взять в клещи, не допустить, чтобы он снова оказался у кромки леса. Они гнали его на равнину, к долине Днестра, не понимая, что именно туда он и стремится. Потому что он уже не убегал, знал, что не убежит, и единственной целью его теперь было — добраться до своего дота.
