— О нашей операции будем знать только я и вы.
— И все?
— Что «все»?
— Ну… Это все? — дрожащим голосом спросил гауптман, и Беркут понял, что тот не очень-то верит своему счастью. Заподозрил, что русский капитан попросту хочет пристрелить его, имитируя побег. Чтобы не отправлять в тыл.
— Вас не устраивает, что об этой операции будем знать только мы, два безвестных капитана? Хочется во что бы то ни стало впутать в банальную окопную историю еще и двух наших генералов? Нет, оба Генштаба?
— Но, видите ли…
— Война, господин гауптман, всегда творится капитанами.
— Кто бы мог предположить?! — даже у пленного начало прорезаться чувство юмора. — Рад слышать это признание.
— Генералы выступают в ней лишь в роли азартных игроков, маршалы — в роли крупье, а лейтенанты — в роли жетонов. Вот и получается, что рулетку войны крутим мы, ротные. И в этом вся ее прелесть.
Гауптман слушал Беркута, как обреченный — проповедника, невесть откуда появившегося и невесть что проповедующего.
— Интересная интерпретация войны, — признал он сдавленным голосом.
— Философствуем, понемногу. В перерывах между боями, конечно.
— Но я всего лишь хотел спросить, не выдвигаете ли вы каких-либо дополнительных условий.
— Каких еще дополнительных? Зачем?
— То есть вы уверены, что я сдержу свое слово?
— Хотите, чтобы я начал шантажировать вас? Уверять, что, в случае, если не сдержите своего слова, сообщу о вашем пленении, а затем о сговоре с русским офицером во время пребывания в плену?
— А почему я должен исключать такую возможность?
— Но я не стану прибегать ни к шантажу, ни к запугиванию. Мы — два офицера, двух уважающих себя армий. И мы так решили… Разве этого не достаточно?
— Вы не похожи на обычного советского офицера, — едва слышно проговорил гауптман. — Есть у вас нечто такое… бонапартистское.
— Только что мой лейтенант назвал меня Багратионом. Но и ему я тоже простил.
— А ведь, если разобраться, таким образом мы оба можем спасти в глазах и солдат, и командования свою честь, — пустился в рассуждения теперь уже гауптман, — я — свою, вы — свою. Причем сделать это самым благородным образом.
— Так, может, хватит обмениваться комплиментами? Солдаты нервничают. И мои, и ваши.
Германец оглянулся на гребень, за которым должны быть позиции его роты, но, так никого и не увидев, вновь обратил взор на Беркута. Андрею показалось, что он попросту боится испытывать свою удачу. Ему все еще кажется, что русский капитан разыгрывает какой-то фарс, и стоит ему двинуться в сторону гряды, как последует взрыв хохота.
