23 мая 16 г.. Елец.
У парикмахера. Стрижет, и разговариваем. Он про женский монастырь (оговорился от привычки быть изящным): дамский монастырь.
Для рассказа: встречный пароход на Волге всегда страшно быстр; ночь, уездн. город. Крепкий костяной стук колотушки.
Беллетрист. Пошлость "Белая, как дебелая купчиха". ‹…›
Пьяный мужик шел и кричал:
Проем усе именье. Сам зароюсь у ‹нрзб›.
В этом вся Русь. Жажда саморазорения, атавизм.
26. VI. 16.
Гнало ветром дождь. Сейчас – 7 часов вечера – стихло. Все мокро, очень густо-зелен сад. За ним, на пыльной туче, бледная фиолетово-зеленая радуга. Хрипел гром. ‹….›
27 октября 1916 г.
Читаю записки В. Бертенсона "За тридцать лет". Еще раз убеждаюсь в ничтожестве человеческих способностей – сколько их, людей, живших долго, видевших очень многое, вращавшихся в обществе всяких знаменитостей и обнаруживших в своих воспоминаниях изумительное ничтожество. Вспоминаю книгу Н. В. Давыдова95 – то же думал и ее читая.
Прочел (перечел) "Дневник Башкирцевой".96 ‹…› Все говорит о своей удивительной красоте, а на портрете при этой книжке совсем нехороша. Противное и дурацкое впечатление производит ее надменно-вызывающий, холодно-царственный вид. Вспоминаю ее брата, в Полтаве, на террасе городского сада. Наглое и мрачное животное, в башке что-то варварски-римское. Снова думаю, что слава Б. (основанная ведь больше всего на этом дневнике) непомерно раздута. Снова очень неприятный осадок от этого дневника. Письма ее к Мопассану задирчивы, притязательны, неуверенны, несмотря на все ее самомнение, сбиваются из тона в тон, путаются и в конце концов пустяковы. Дневник просто скучен. Французская манера писать, книжно умствовать; и все – наряды, выезды, усиленное напоминание, что были такие-то и такие-то депутаты, графы и маркизы, самовосхваление и снова банальные мудрствования. ‹…›
Мой почерк истинное наказание для меня. Как тяжко и безобразно ковыляю я пером. И всегда так было – лишь иногда немного иначе, легче.
Душевная и умственная тупость, слабость, литературное бесплодие все продолжается. Уж как давно я великий мученик, нечто вроде человека, сходящего с ума от импотенции. Смертельно устал,- опять-таки уж очень давно,- и все не сдаюсь. Должно быть, большую роль сыграла тут война,- какое великое душевное разочарование принесла она мне!
24 уехала Вера, на тройке, на Становую. Мы с Колей на бегунах провожали ее до поворота на Озерскую дорогу. ‹…›
Коля по вечерам мне читает. ‹…› Продолжаем "Мелкого беса". Тоже хорош! Не запомню более скучной, однообразной книги. ‹…› В стихах у него был когда-то талант. ‹…›
