— Кто хочет высказаться? — спросил он.
— Я, — сказал один из учеников.
Тициан заметил, как в лице того появилось что-то порченое. Из души выплыло на лицо.
— Нет, — ты подожди, — остановил он желающего говорить. Может, даже сказал своё любимое «стоп машина». Теперь нелегко вспомнить каждое слово учителя, а записи в мастерской вести было не принято.
— Давайте, я начну, — предложил другой ученик. Это был Роберто. А, может, и нет, может, Роберто рядом сидел.
Тициан поглядел на ученика. Лицо как лицо.
— Ладно, начинай.
— Я думаю, что кающаяся Мария Магдалина, которую представил нам Доменико на суд, не может быть образцом раскаяния, потому что, во-первых, слишком неубедителен взгляд, он скорее гордый, чем смиренный, («с себя писал» — хмыкнул кто-то), а, во-вторых, покаянию, сдаётся мне, не помогает прозрачная одежда, которую для такого случая можно было бы заменить на более скромную.
— Кто ещё что заметил? — спросил мэтр.
— Мне показалось, что на картине слишком много голубого, Мария находится как будто на небесах, где и так хорошо, и незачем ей каяться, а взгляд скорее выражает желание поговорить, а не раскаяться. Но мы-то знаем, кто её собеседник.
— Ещё кто что думает?
— Я тоже думаю, что Доменико не удалось показать покаяние, вы только посмотрите на её левую руку.
— Рот нарисован — не придерёшься, но никакого раскаяния там тоже нет.
— Смотрит слишком холодно, — ляпнул ещё один подмастерье.
— Кто ещё что-нибудь заметил? — ученики, скорее, это всё же были студенты, молчали. — Тогда скажу я. Когда Доменико открыл холст, все мы, и вы, и я, оказались на небесах. Мы почуяли воздух. Потому что он его нарисовал. Если б воздуха на картине не было, никто его бы не почувствовал. Всем понятно сие? — Мэтр был не совсем доволен, студенты помалкивали. — Мария Магдалина — само совершенство, мы полюбили её, так неужели господь её не простит?! Как думаете?..
У мэтра выступила слеза, она медленно появилась из-под века, и он её смахнул тыльной стороной ладони.
У некоторых студентов тоже навернулись слёзы на глаза, кто-то заплакал, а кое-кто и зарыдал.
— Дети мои, — не сдержался Тициан. — Среди вас появился мастер. Как я рад. Сегодня вечером устроим пир на весь мир.
— Ура-а-а-а-а-а! — закричали студийцы.
— До вечера все свободны. Разойди-и-сь!
Мэтр подошёл к Доменико, потряс его руку, пожал и подавил её; ему так хотелось спросить «скажи, почему же она не кается?», так хотелось спросить, но язык так и не повернулся.
