Выстрелы сухо щелкали, разносились по пустынным улицам, вызывая неистовый собачий лай.
Отцы открывали форточки, прислушивались к пальбе, матери гасили лампы, проверяли затворы, зажигали лампады…
Петька поднял голову при первом выстреле. Он уже засыпал было на козлах, но ехать домой не решался: в кармане за день осели только два двугривенных, не купить даже коню овса… В расчете на запоздалого пассажира Петька стал у присутственных мест.
За выстрелом следовал выстрел. Петьку разобрало любопытство. Он стегнул коня, и бричка затарахтела по булыжникам.
Из-за угла, гремя шпорами, вылетел человек, с разбегу вскочил в бричку, крикнул:
— Гони! — и заерзал, умащиваясь на сиденье.
Не было времени раздумывать. Уже на ходу Петька узнал пристава Майстрюка и сообразил, что заработок его не увеличится…
Скакали к Сенной площади, к полю — на отгремевшие выстрелы. Улицы опять затихли. У купеческого клуба обогнали бежавших гуськом городовых. В коляске с фонарями пролетел Салтан. Городовые стали во фронт и побежали еще быстрее.
Коляска свернула на Парадную. Петька правил за нею. В угловой аптеке метались тени. Перевернувшись вниз головой, они вырвались в разноцветные стеклянные шары на выставке. Черные силуэты в зеленом, красном и синем кругах прыгали как на резинках. Лошадь и бричка проплыли в зеркале банковского подъезда под одиноко горевшей лампочкой.
Майстрюк внезапно выругался. Петька испугался и стегнул лошадь.
По улице шел пьяный, распевая:
Ваш любимый куст
Хризантем расцвел…
Коляска свернула на Сухую. Петька за нею. Еще поворот — и вот тихая, вся в темных садах Зеленая улица. В конце ее мечется на ветру пламя двух-трех факелов. Там толпа.
Петька узнает — это усадьба Львовского, отставного архитектора. Петька сам не раз возил сюда сухого, легкого старичка, опиравшегося на палку крепче, чем на свои отслужившие ноги. Но старика давно уже не видно, и в усадьбе живут чужие.
За усадьбой сразу поле. Полю и днем не видно конца. Оно всегда колышется и гонит, гонит свои волны к далекому синему лесу.
Но теперь, ночью, за красными озерами факельного пламени — лунная мгла.
— Тут стой. И ни с места! — крикнул, спрыгивая с брички, Майстрюк. — Какой твой номер?
Петька отъехал к забору. Тут же рыли землю исправничьи серые рысаки. Поодаль истуканами стояли кони пожарной линейки. Петька подвязал лошади торбу с овсом и себе в карман насыпал овса — хлеба не было с утра.
Ворота нараспашку. У входа в усадьбу сторожил городовой. Майстрюк прошел в дом. В одном окне не было стекол. В окнах бегали тени от неспокойно горевших на сквозняке свечей. Усатые люди в прямых фуражках, с револьверами на боку бродили по дому. Из двери и окон несло гарью. Жидким полукругом толпились у ворот привлеченные шумом и факелами соседи. Петька быстро грыз зерна овса и жадно слушал.
