Костров открыл форточку, и шум улицы ворвался в комнату кусками слов, рокотом проклятий…
Пьяные, рыкающие голоса, нестройные и свирепые, напоминали угар ночных деревенских пирушек. Один в разорванной рубахе бежал впереди и громко кричал что-то непонятное. Было видно, как он поднимает руки и зовет за собой толпу. Толпа отвечала хрипящим рыком.
И сейчас же над одним из покосившихся домиков встал дымный и огненный вихрь.
— Господы, що робыця! — застонала нянька из столовой. — И нас спалять!.. Ой, лышенько!..
— Ветер больше на Днепр, — промычал старик Костров. — К нам авось через площадь не дотянет…
В темнеющем вечере зажглась еще одна буйная, зловещая лампада, за нею третья, четвертая — двумя рядами вдоль улицы предместья. Вихрь метал живое черно-красное знамя погрома от крыши к крыше, от дерева к дереву. Липы сворачивали кудрявые зеленые ветви, и из разбитых окон домов вылетали новые побеги пламени — огненные драконы, лизавшие глиняные стены и сухие тесовые крыши еврейских домиков.
На Святой Троице гремел набат, то ли призывая на борьбу с пламенем, то ли созывая толпы фанатиков на новую черную Варфоломеевскую ночь.
Мелким дребезгом, кашляющим перезвоном отвечала издали ветхая городская каланча.
Но пожарные не ехали…
Наконец в раскрытое окно ворвалась четкая, волнующая дробь барабанов.
— Войска! — с подъемом сказал Ливанов. Словно свежая струя охладила пересохшие губы.
— Слава богу, — вздохнула няня, — прогонят разбойников!
— Да, теперь безобразие кончится, — радовался Костров. Видно было, что волнение перехватывает ему горло. — Давно нужно было бы! Черт знает что! В городе ведь два полка и драгуны…
Взвод солдат прошел мимо дома Костровых под дробь барабанов и, не ломая железной ровности рядов, зашагал к пожару.
Толпа встретила солдат равнодушно.
Вслед за солдатами примчался красный пожарный насос, и от Днепра потянулись бочки с водою.
Солдаты быстро очистили горевшие усадьбы от толпы и предоставили действовать пожарным. Затем офицер выстроил взвод поперек улицы и приказал никого не пускать из предместья в город. Но хулиганы уже давно перебрались в глубь улицы, в переулки, и теперь оттуда неслись дикие крики, пьяная гармонь, вопли — звуки погрома.
— Почему же они не разгоняют погромщиков? — нервничал, ломая пальцы, Андрей.
— Ничего не понимаю. Действительно, черт знает что. Дикая страна! — выдавил сквозь зубы Мартын Федорович.
Барабан стучал ровно и гулко, но уже никто не обращал внимания на солдат. Пожарные заливали пламя, рвали баграми крыши, а погром шел своим чередом. В глубине улицы мохнатые клубы дыма слились в черную шапку-тучу, и яркие, как молния, разбрасываемые ветром, возносились над крышами домов огненные стрелы искр.
