Поднимается ветер… | страница 50
— Слушаю.
— Силы для задуманного нами еще не хватит, но — радуйся, брат, час близок. Годы по счету смертных, а, значит, для нас — сущий миг. Время пролетит быстро.
— Вот как? — и отвернуться к окну, в дождь, и не верить, но и верить, потому что он не лжет, никогда не лгал, и тогда еще, когда говорил, что трудно будет, и ждать придется, и отчаяться не раз, и желать отступиться, ибо задумали они невиданное; не лгал. Но и правды не говорил. Говоришь ему, как прекрасен будет миг, когда обрушится все, сотворенное тобой, в ничто, в небытие, в сизый морок — а он улыбается, и едва кивает, ласково; глаза у него — тот же морок оттенка голубиного крыла, что и вечное Ничто, окружающее сущее. Глядеть в эти глаза — тонуть в океане, и не разберешь: то ли ложь, то ли правда, то ли ласка, то ли жалость. Странник Ингальд; не поймешь, как ни бейся — кто такой, чего хочет. Говорит — помочь. Называет братом. А сердце не верит. Потому что улыбаются губы, но непроницаемой пленкой подергиваются глаза, когда говоришь — о разрушении, о наказании. Кивает головой, соглашается, поддакивает, но глаза молчат, не вспыхивают даже в ответ на твой огонь, не отражают его. Стена там, сизая стена, о которую разбивается все; кажется мягкой, податливой, как озерная гладь, но — лучше не заглядывать. Ничто там не отражается, ничто и не выходит из воды на берег. Пустота, растворяющая все.
— Избранные нами делают свое дело, а враги не замечают того. Радуйся, брат!
— Радуюсь.
— Фьоре, ты не меняешься. Тебе по-прежнему не хочется бросить все это? Фиор Ларэ терпеливо улыбнулся, поглядел сквозь желтоватый старый хрусталь на угли в камине. Вино, цветом напоминавшее солому, пропустило через себя багровый отблеск и окрасилось в редкий золотисто-оранжевый оттенок, который можно увидеть лишь на рассвете в середине зимы, и то — далеко на севере, там, где вырос этот виноград. Там, где ветер гонит из Предельной северной пустыни стада тяжелых туч. Сквозь редкие просветы между мохнатыми тушами порой видно золото луга…
— И ты по-прежнему пьешь свою кислятину, — кивнул Эмиль. — Как всегда. А нынче пить вино из Къелы несколько непатриотично, не находишь?
— Къела — наша земля, — Фиор пожал плечами.
— Да-да, а граф Къела вовсе не изменник…
— Я не отвечаю за решения отца, — Фиор уставился на свой бокал, потом вскинул голову и поставил его на широкий поручень кресла. — И я не желаю слышать все, что ты мне сейчас скажешь. Эмиль, за последние две седмицы я выслушал четверых, говоривших одно и то же. И я не хочу слушать пятого…