Почти в тот же миг королева очнулась. Она попыталась совладать с голосом, чтобы приказать Талигии отойти, как вдруг резкая боль пронзила ей живот, заставив содрогнуться в мучительной конвульсии. Ее ночная рубашка задралась кверху, простыни соскользнули на пол. Несмотря на все старания не кричать, королева не смогла сдержаться и хрипло застонала Ее пальцы, сильно стиснули руки повитухи, искаженное болью лицо побагровело, на глазах выступили слезы. Такой ее увидели поспешно вбежавшие служанки. У Брунхильды отошли воды, но кровь продолжала струиться по бедрам и пропитывать постель. Она осознала это несколько мгновений спустя, когда боль немного утихла.
— Помогите мне, — тихо произнесла она, наконец, отпуская руки повитухи.
Затем с трудом поднялась и кое-как добрела до кресла с вынутым сиденьем, приготовленного для родов. Она осторожно села, чувствуя, как сильно колотится сердце, и положила ноги на деревянные подлокотники. Эта поза показалась ей одновременно непристойной и унизительной.
— Принесите горячей воды и полотна. И скажите, чтобы предупредили монсеньора Зигебера, — распорядилась Талигия.
— Нет, не сейчас…. Попозже.
Королева Метца обменялась с повитухой долгим немым взглядом, и та, наконец, улыбнулась ей. Несмотря на то, что волосы у Талигии были седыми, она обладала недюжинной силой и непоколебимым спокойствием. Двумя годами раньше именно она принимала Ингонду, первого ребенка королевской четы. Однако в тот раз Брунхильда не чувствовала ни такой боли, ни такой слабости. Ей хотелось, чтобы Талигия поговорила с ней, ободрила ее, но повитуха отошла, чтобы сделать все необходимые приготовления.
Во время недолгой передышки Брунхильда расслышала пение птиц, шум пробуждающегося города, звон колоколов, зовущий прихожан к пасхальной мессе. Должно быть, Зигебер уже там, вместе с дочерью…. Затем, последовала очередная схватка, столь сильная и внезапная, что Брунхильда согнулась пополам. Одна из служанок, стоявшая за креслом, схватила королеву под мышки и бесцеремонно прижала к спинке. Две другие с двух сторон прижали ее бедра к подлокотникам. Это переполнило чашу ее терпения. Брунхильда перестала сдерживать слезы, и открыто расплакалась от боли и унижения. Ей казалось, что ее насилуют, как одну из тех несчастных, которых она видела в своем кошмаре, поваленных солдатней прямо на землю… Она кричала от невыносимой боли, бедра ее были широко разведены, между ними стекала вязкая жидкость с примесью крови, липкий пот заливал глаза… Все это было недостойно правительницы… Талигия, с закатанными рукавами и намазанными гусиным жиром руками, опустилась перед королевой на колени.
